Сергей Сальников - Память ангелов (сборник)

Через полкилометра мостик через речку, скидываю «пушку», она плюхается в чёрную воду, два пузыря, всё, открываю кейс. Вот так! Таких денег я никогда в жизни не видел!

Вытряхиваю содержимое и пустой дипломат, проплыв пару метров, идёт вслед за пистолетом.

Низкие тучи обрушивают на дорогу настоящую пургу.

Следов больше не будет.

Прошедший мимо нас немецкий батальон остановился, вкатившись в город на километр-полтора, на небольшой площади, вокруг которой теснилось несколько пивнушек. Тесное пространство сразу заполнилось лающим говором, командами, топотом армейских сапог. Через полчаса техника стояла стройным каре, внутри которого солдаты складывали ящики и мешки из грузовиков, устанавливали палатки, деловито вбивая крепления растяжек прямо в брусчатку площади. Худой солдатик в очках тщательно рисовал большим куском мела белую черту вокруг своего лагеря, окончив труд художника, он расставил по периметру небольшие стойки, натянул по ним шпагат и развесил таблички с надписью по-чешски «Стой! Стреляю!» Ближе к пяти вечера, прилично накачавшись пивком, вокруг лагеря начали собираться группы пёстро одетых недорослей.

Между ними мелькали вполне взрослые мужчины и женщины, дававшие указания и команды. Появились тележки с бесплатными бутербродами, жареной колбаской, колой и пивом, несколько ораторов, взобравшись на аккуратно сделанные передвижные трибунки, клеймили позором «цивилизованных и культурных» немцев, выполняющих приказ «красных, тупых иванов». Нафталиновых интеллигентов с редкими седенькими волосёнками сменяли накаченные джинсовые молодцы и девицы в юбках длиной с носовой платок. Публика вполне подогрелась. Над ней качались плакаты, в основном на английском. Центром внимания был человек с огромной кинокамерой и раскрашенная мадам с видавшим виды лицом и мужчин телом. Активистка трясла двухцветными волосами, выставляя вперёд острое коленце, бойко молотила по-английски, временами давая поговорить на камеру толпившимся рядом нафталиновым пиджакам и джинсовым костюмчикам. Отработав оплаченное время, ораторша дала команду поношенному мужичку, который взял плакатик с надписью «Go home», потряс им под гудёж накаченной пивом публики, оскалил подобие улыбки на измученной алкоголем физиономии и, выставив напоказ жёлтые зубы, направился к белой черте на мостовой. Он остановился прямо возле таблички, висящей на шпагате новой «границы» Германии, помялся с ноги на ногу, повернул давно не стриженую голову назад. Новые друзья, так здорово угощавшие его весь день, подбодрили его хором возгласов, и он шагнул за шпагатик. Пуля вошла ему точно между глаз.

ЧССР потеряла давно забытого ею непутёвого человека, а защитники демократии получили очередного героя, отдавшего жизнь в борьбе за их идеалы. А бедный человечек просто хотел халявского пива, на которое у него всегда не хватало денег.

Площадь опустела в течение нескольких минут, приехала полиция и тёмный фургон увёз в своём чреве очередную жертву борьбы за передел мира.

В Берлине инцидент не заметили, в Москве недовольно поморщились и выразили сожаление, в Вашингтоне с удовольствием потёрли руки, их пресса, естественно независимая, подняла стайный вой. А в Праге через неделю тихо закопали за муниципальный счёт безвестного борца за демократию. Проходила практическая обкатка будущих «цветных революций».

За окном весело шлёпает с крыши холодными каплями вчерашняя пурга, солнечные зайчики пляшут на посуде в старой «стенке».

Сколько лет этой мебели? Двадцать? Сорок? Или целая вечность? Я всегда помнил только её, другой не было…

Мать суетится у стола, накрывает поздний завтрак, дети уже на улице – меряют сапогами глубину луж. Умываюсь, усаживаемся.

«Мы вот тебе подарок приготовили, с Натальей выбирали, решили на праздник подарить» – в руках у матери ноутбук. Господи – это сколько она копила на него? Я целую маму, жену. Правда, очень приятно. А что за праздник такой вдруг? О-й-ой-й-ой! Как я забыл – мой день рождения!

Наташка жмётся к плечу: «Бросай свои гонки-перегонки, сиди дома, пиши книжки!»

Я поднимаю рюмку: «За всех нас! Обещаю, что больше никаких перегонов! Всё! Закончил!»

Безумно интересно, но у меня нет, ни малейшего угрызения совести после вчерашнего в лесу. Совсем ничего! Наоборот, висевшая постоянно на душе тревога, куда-то исчезла, легко и радостно, как в безоблачном детстве.

На круглом столе, посреди комнаты – мой «бук», а прямо на нём – патрон от ППШ!

Хорошо! Хорошо! Я понял! Я напишу, как смогу о том, что ты мне рассказываешь, слово в слово, неизвестный мне друг, что стал частью меня.

«Садись, капитан, вот дело по убийству вчерашнему, ну, знакомого нашего общего из Чечни завалил кто-то. Знал его? Я перед тобой душой кривить не буду, мы старые боевые друзья. На нём крови наших товарищей – полно. Тому, кто его грохнул, я готов руку пожать. Жаль не я это сделал. Так ты не переусердствуй, при раскрытии – висяком больше, висяком меньше. Сам понимаешь. Но, трудись, товарищ офицер, что бы пыль столбом, но не больше. Удачи!»

Вечер плавно перекатывался в ночь.

Для нас «поход» в ЧССР закончился быстро и без особых приключений. Так, мелоч, пару раз упирались в перегородивших улицу молокососов с плакатиками, Они визжали неокрепшими голосами, брызгали слюной, швыряли банки с дерьмом. Тогда вперёд выходил взвод разведки и, поигрывая сапёрными лопатками, шёл на «героев революции». Бросая наглядную агитацию, они моментально растворялись в узких улочках, а мы шли дальше. Лишь раз из проезжавшей легковушки вылетели две бутылки, разбились об идущий в конце колоны танк и подожгли его. Экипаж моментально сбил огонь, а террористы, видимо пересрав, воткнулись в фонарный столб, не проехав и двадцати метров. Двоих тут же поймали и, выбив зубы, отпустили домой, сушить портки. С их «Шкодой-105» поступили вообще гуманно – танк только дважды проехал по ней туда-сюда.

Через десять дней мы были на марше домой. Великая чешская революция закончилась. Я был частично удовлетворён, я видел, как разбегаются те, кто брызгал в нас слюной, я видел, как эти герои прудили в штаны и поджимали хвосты при самом слабом напоре, я впервые почувствовал специфический запах победы – запах обгадившегося врага, хотя мне ещё предстояло узнать и другие запахи победы – крови и гниющих трупов. Победа не всегда пахнет шампанским и женскими духами. У победы чаще суровое лицо.

«Мочить их надо было, как немцы!» – мрачно изрёк Петров, когда вечером, в городском сквере, мы тесной компанией пили пивко.

«Замахнулись, а не ударили, а это не есть хорошо, Отмоются и опять возьмутся за старое. А уж героев „борьбы“ с нами сколько расплодится! Да и хозяева ихние почти бесплатно репетицию провели. А социализм, капитализм здесь ни при чём. Ненавидят нас на Западе и всё дела. По – разному мы на жизнь смотрим. То в ней понимаем, что их убогими языками и не выскажешь» – майор допил пиво, поставил под лавочку пустую бутылку – «Ухожу я со службы, пора на пенсию. Всех благ тебе, казак! Ты парень умный и честный – разберёшься в жизни. Даст Бог – свидимся».