Анатолий Андреев - Мы все горим синим пламенем

На этот раз Леонида Сергеевича Горяева ожидал сюрприз.

Обычно при телесных недомоганиях, сопровождавшихся высокой температурой, вибрации каких-то душевных скважин рождали трепетные мелодии, исполнять которые доверялось только скрипкам. На этот раз, к немалому изумлению больного, мелодию повели не скрипки, и вообще все началось не с мелодии, а с тихого упругого хрумканья контрабасов. Ум-па, ум-па, ум-па, ум-па… Ум-па, ум-па, ум-па, ум-па… Потом негромко вступили тромбоны – лихо подхватывая джазовый зачин и развивая его потрясающим свингом. К ним пронзительно присоединились привыкшие солировать трубы, потом, очевидно, еще какие-то духовые, и простенькая, но заковыристая мелодия, накатывала плотным звуком, разрастаясь, как пожар. Ум-па, ум-па, ум-па, ум-па…

Мелодия была будто бы и резвая, игривая, но с тем оттенком бесшабашности, которая рождается только от безнадеги. «Веселенькое дело, – отметил про себя Горяев. – Словно черти на поминках отплясывают». Кстати, пассионарная рожа не умеющего унывать афроамериканца лукаво лоснилась из-за грифа лакированного контрабаса. Блики световых пятен скользили светлыми зайчиками, прыгали и пританцовывали, придавая странной интродукции разнузданный, и вместе с тем отчаянный характер.

«Все, пора приходить в себя, – пытался нащупать бразды правления Леонид Сергеевич. – Вот дослушаю концовку: как они, черти, сообразят?»

Надо было отдать должное: сообразили оркестранты замечательно. Совершенно неожиданно плотная звуковая стена словно бы исчезла, уступив пространство рыдающей, одинокой ноте гобоя, с которой началось феноменальное кривляющееся соло.

Черт знает что! Бесподобно до безобразия…

«Что это было?» – воскликнул Горяев, открывая глаза и обнаруживая, что он лежит в палате. Резануло ощущение блеска и чистоты, затем повеяло стерильностью и безмолвием северного полюса. Впрочем, в следующую секунду Горяев принял к сведению, что его внимательно рассматривают серые глаза незнакомца, который тактично выдержал паузу и доброжелательно ответил:

– Это был обыкновенный пожар. Только высшей категории сложности. Славно пылал наш девятнадцатиэтажный дом, номер 99 дробь два, что по улице Звонарева. Выгорел дотла. За исключением квартиры какого-то алкаша, по непроверенным данным. Этих божьих людей, эту нечисть, я хочу сказать, геенной огненной не возьмешь.

– А кто такой этот Звонарев? – спросил Горяев, настраиваясь на увлекательную беседу.

– Говорят, подпольщик. По другим сведениям – дореволюционный губернатор или меценат. Кто-то утверждает, что он был знаменитым дрессировщиком. Спец по тиграм, а может, по слонам. Какая, собственно, разница? Дом сгорел, улица осталась. Я был временно безработным в течение счастливого года, а теперь вот перешел в категорию бомжей. Все течет, горит и меняется. Что мне Звонарев?

– Может, это подпольщик, то бишь дрессировщик, накликал несчастья?

– Может быть. Если вы верите в привидения. Может, тень Звонарева с целой стаей теней его саблезубых питомцев и бродит ночами по улице его имени. Но поджигал точно не он. Теням не сладить с жарким пламенем.

– А кто же? – спросил Леонид Сергеевич таким тоном, словно он с самого начала помнил все, и потому его могли мучить разве что несущественные подробности. На самом деле он только начинал припоминать, смутно восстанавливая в сознании картины, проступавшие сквозь пламя и дым.

– Кто-то из нас, несчастных жильцов дома 99 дробь два.

– Откуда такая уверенность?

– Леонид Сергеевич, давайте пораскинем остатками здравого смысла, которые, по теории вероятности, должны бы сохраниться у нас после перенесенного шока.

– Давайте попробуем пораскинуть. Сейчас я сконцентрируюсь. Помогите мне принять вертикальное положение. Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут?

– Боюсь вас разочаровать, но вчера вечером вы внятно произносили и мое имя. «Алексей Юрьевич? Очень приятно» – так вы реагировали на наше знакомство. Помните? При этом вы неприлично гордились своей профессиональной памятью. Помните?

– Нет.

– Слава богу. Я думал, сейчас вы врать начнете.

– Да я редко вру. И то преимущественно себе. Но мы действительно вчера знакомились?

– Действительно. У вас, кажется, повреждено ребро?

– Ребро?! Ага, вот теперь припоминаю… Это нелепая версия хирурга, которого бьет нервный тик. Я вчера так хохотал, когда узнал, что вытворял мой сосед во время пожара, что чуть не задохнулся. И ничего, ребра совсем не чувствовал. Честно говоря, у меня только царапина на левом бедре. Больше ничего. Мне кажется, я вполне здоров и даже, не побоюсь этого слова, нормален. Только зачем-то прикован к больничной койке. Между прочим, Звонарев был подпольщиком, если вам хоть капельку интересно. Я это точно знаю.

С помощью соседа, который пропустил последнюю реплику мимо ушей, Горяев уселся на кровати, пытаясь при этом сохранить на лице и в положении корпуса чувство собственного достоинства и независимости.

Читатель! Вы все поймете в свое время, если захотите и если дадите себе труд подумать – подлинно культурный труд, саму культуру делающий занятием, мало напоминающим развлечение. Сейчас же предлагаю просто послушать незатейливый диалог двух товарищей по несчастью. Итак, начинает Алексей Юрьевич.

– Готовы? Тогда приступим. Рабочая версия отцов города гласит: это был ужасный террористический акт. Смешно! Милиция просто сошла с ума! Где вы видели в нашем мирном городе террористов? Где их осиное гнездо? Где вы наблюдали их акции, тусовки или сборища?

– Для тяжелобольного вы как-то слишком бодро расхаживаете по палате. У вас же сломана лодыжка и что-то там расщеплено, если я не ошибаюсь.

– А-а, ерунда. Этот нервный хирург тоже выполнял политзаказ. Весь мир помешан на террористах. Сегодня если не почетно, то крайне выгодно пасть жертвой злого умысла фанатиков. При этом, правда, надо умудриться уцелеть. Вот мы с вами уцелели, и потому должны изображать ужасные последствия теракта, неужели вам неясно? Отныне вы не просто писатель, Леонид Сергеевич, но и образ невинной жертвы. Ценная улика и почетный свидетель. С чем вас и поздравляю. В газеты попадете, тиражи ваших книг будут расходиться мгновенно…

– У меня такое впечатление, что я не очень-то похож на жертву. Больше смахиваю на улику.

– Со стороны виднее. А сломанное ребро забыли? Не удивлюсь, если вас сегодня же обложат гипсом и под глаз фонарь навесят.

– Ах, да. Ребро как-то вылетело из головы. Итак, терроризм отпадает. Хотя вот тут, знаете ли, под сердцем, что-то дает о себе знать, дает… Жертва, говорите?.. Любопытная мысль…