Михаил Андросов - Вольные упражнения (сборник)

Даже толком не отдышавшись и не обращая внимания на то, что школьное гимнастическое бревно было сконструировано грубо и годилось лишь для изучения азов гимнастики, Таня вскочила на снаряд и принялась выполнять сложные элементы чемпионатной программы.

Один прыжок, второй, разворот, кувырок вперёд, перекат назад.

Давно она не подходила к этому снаряду. Непозволительно давно. Тело изнежилось, отказывалось точно держать равновесие. Это Таню только злило. И она с большим фанатизмом начинала выполнять ещё более сложные элементы. Бревно жалобно скрипело и вибрировало. Эхо зала многократно усиливало тяжёлое дыхание Тани.

Медленный переворот вперёд, фляк, переворот в сторону с поворотом в шпагат, маховое сальто назад… Вместо бревна нога Тани попадает в пустоту, и она, срываясь с бревна, больно бьётся об пол. Даже маты толком не смягчили удар. По пустому залу прокатился глухой стук.

Нет, здесь была допущена явная ошибка. Если бы рядом оказался её тренер, он бы непременно остановил Серебрякову, запретил даже близко подходить к снаряду, пока она не разберётся в своём просчёте. Но тренера нет поблизости. Таня была совсем одна посреди пустого полутёмного школьного спортзала. И лишь необузданные эмоции владели сейчас ею. Настоящее состояние аффекта, когда человек уже сам не может контролировать свои действия и эмоции.

Вместо того, чтобы проанализировать свою ошибку, Таня вновь вспрыгивает на бревно, вновь делает маховое сальто назад – вновь срыв с бревна и падение. Потом ещё и ещё!

И вдруг – боль! Безумная волна боли накатилась на неё. Мир вокруг раскололся на части. В глазах потемнело. Не было возможности не то что пошевелиться – приливы дикой, разламывающей всё тело боли возвращались с каждой попыткой вдохнуть воздух.

Таня лежала на спине поверх кучи матов, запрокинув назад голову. Рефлекторно она попыталась вытянуть руку, нащупать что-то твёрдое, уцепиться за него – бесполезно. Рука провалилась в зияющую пропасть, новая волна боли прокатилась по телу, пронзая его миллионами игл. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота.

Она уже плохо помнила, как в дверях спортивного зала появились ребята, как вперёд всех вырвалась Елена Михайловна, как она подбежала к Тане, присела рядом, попыталась приподнять её голову.

– Отпусти… – одними губами прохрипела Таня, – больно…

Елена Михайловна повернулась в сторону столпившихся в дверях ребят:

– Скорую! Быстрее вызывайте скорую!

Кто-то из учеников бросился в учительскую к телефону.

– Таня, Танюша, – шептала она, склонясь над девушкой и убирая с её лица прилипшие пряди волос, – ну зачем же ты вот так…

Но Таня смотрела мимо неё. Большие зелёные глаза девушки были устремлены куда-то вверх, в пустоту. Тело Тани оставалось неподвижно.

Потом была скорая, были врачи, носилки. Казалось, все классы, все педагоги школы собрались у окон и на крыльце школы и смотрели, как тело Тани, накрытое белой простынёй, исчезало в карете скорой помощи.

А когда, включив маячки, автомобиль с красным крестом поехал прочь от школы, из собравшейся на крыльце толпы вырвался Панов и бегом бросился вслед за машиной, словно пытаясь догнать её.

Никто не понял смысла его действий, не осознавал их и сам Панов. Он просто бежал что было сил вслед за скорой, а в голове его снова и снова звучали Танины слова, произнесённые тогда вечером в подъезде так неожиданно и потому так не вовремя: «Я же люблю тебя!»

Оступившись на кочке, Панов кубарем полетел на землю. В сердцах он изо всех сил стукнул по земле кулаком и закрыл глаза.

Машина скорой помощи, миновав школьный парк, повернула на дорогу и, оглашая округу звуком сирены, исчезла за домами.

Затем приёмный покой больницы, рентген, белые стены хирургии, операционная, громадная круглая лампа над головой с мертвецки-синим светом, перешёптывание врачей, сливающееся в монотонный гул. Лишь небольшая цепочка слов цепляется за сознание Тани: «Перелом. Осложнённый компрессионный перелом поясничного отдела позвоночника. Нарушение функции спинного мозга».

И больше она ничего не помнила.

– Таня, просыпайся! К тебе пришли! – звонкий голос медсестры вывел Таню из состояния полузабытья, в котором она находилась с прошлого вечера.

Сон, если это можно было назвать сном, представлял собою какое-то кошмарное нагромождение лиц и событий. Перед нею представали то Елена Михайловна, то тренер Вадим Николаевич, то глава Госкомспорта, вручающий Тане медаль, и все лица были искажены какими-то непонятными гримасами, словно они все перенесли долгую и мучительную болезнь. Потом перед нею предстал гимнастический зал, который почему-то заполнялся водой, и Тане нужно было демонстрировать упражнения прямо в воде, а вода была нестерпимо горячей. Ещё у неё сильно болела спина, а тренер с перекошенным от гнева лицом кричал, что она должна любой ценой выиграть, и толкал её прямо в воду.

Теперь перед глазами Тани вновь был потолок с пожелтевшими пятнами и сбегающей вниз тонкой трещиной.

– Ох, как же у тебя здесь душно, – продолжал задорно звенеть голос медсестры. – Ничего, сейчас я окно открою, проветрю тут всё. Врач разрешил.

Послышался шелест отодвигаемой шторы и щелчок шпингалета форточки.

Тане пришлось зажмуриться. Она отвыкла от такого яркого света. Видимо, солнце светило сейчас прямо в окно. По потолку пробежал солнечный зайчик и, скользнув по глазам Тани, на миг ослепил её. Ей показалось, что столь ярко палата не освещалась ещё ни разу. Волна дурманящих весенних ароматов лёгким холодком прокатилась по лицу Тани и её рукам. Она почувствовала запах, настоящий запах весны. Сложно сказать, какие цветы могут так пахнуть, но такой запах бывает только весной и только в мае, когда растения начинают пробуждаться к новой жизни и их ветви покрываются сотнями хрупких белоснежных цветочков.

– Прекрасная сегодня погода, – вновь заговорила медсестра. – Тепло, как летом. Так что хватит спать, подыши пока свежим воздухом!

Медсестра аккуратно приподняла голову Тани и подложила под неё ещё одну подушку.

– Вот так будет удобнее, – заметила медсестра. – Видишь, ты уже почти сидишь.

Однако Таня никак не отреагировала на эти слова. Она лишь немного повернула голову, чтобы увидеть окно. Впервые за всё время нахождения в палате она смогла увидеть день, небо, солнце, зелёные ветви деревьев, что спускались прямо к окну. Столь привычная для каждого человека картина и такая желанная и манящая, когда в силу непреодолимых причин лишаешься возможности видеть всё это.

Таня вобрала воздух полной грудью. По спине тотчас прокатилась волна боли, от которой Таня даже закрыла глаза.

– Что, всё ещё болит? – поинтересовалась медсестра.