Анастасия Куницкая - Вдоль каштановой аллеи (сборник)

Ирина перестала петь, приоткрыла глаза, и еще долго, сквозь розоватую пелену, смотрела на лежавшую рядом с ней красную шляпу, которая постепенно стала подниматься, все выше и выше, пока не покатилась по стеклянной поверхности окна и не превратилась в маковый рассвет. Наступило утро.

Художник тихо, неприметно спал, вытянувшись рядом с ней на циновке. Он лежал вниз лицом, руками обхватив голову. Его длинное гибкое тело было обнажено, едва прикрытое легкой розоватой тканью.

Ирина осторожно поцеловала его в плечо, неслышно поднялась, стала одеваться. Она уже хотела уйти, как вспомнила о картине и несмело приблизилась к мольберту.

Юноша на полотне лежал вниз лицом, обхватив голову руками. Молодая женщина подле него, приподнявшись на локте, целовала юношу в прекрасное нагое плечо. А по утреннему небу катилась широкополая красная шляпа.

Иногда мы встречаемся с кем-то, чтобы на миг увидеть самих себя. И узнать о себе что-то глубинное, трепетное, ускользающее. И мы помним об этой встрече всю свою жизнь.

И вы, вы тоже помните.

Все мы слышим Голос. Он нисходит на нас по-разному: под сводами хор или сенью небес, на пике любви или вершине горя. Долготерпеливо и вымоленно, нежданно и невпопад. К кому-то – лишь единожды, другие слышат его чаще, избранные живут с ним, обручась. Он различно звучит, но всегда узнаваем. Это тот самый Голос.

Сад еще был напоен музыкой. Фестиваль закончился, музыканты сложили инструменты, зрители разошлись. Лишь двое рабочих неспешно сгребали оглохшие утомленные стулья. Над головой витали звуки, заплутавшие в кронах, обвившие столетние стволы, запутавшиеся меж белых цветков акаций.

Динамики источали голос. Музыкант спешно улетел и теперь парил одновременно низко над садом и высоко в небе, уносимый стальной гигантской птицей прочь.

Агния задержалась на небольшой танцевальной площадке в дальней части сада. Она пребывала в том изумленном оцепенении, в какое погружаешься, внезапно столкнувшись с сильным чувством. Она ничего не ждала от этого вечера, просто пришла послушать музыку и… влюбилась.

Высокий молодой итальянец со смоляными кудрями и подвижным лицом вышел на сцену без инструментов, лишь с одним странным музыкальным ящиком, но едва раздались первые звуки, сердце Агнии насторожилось. Это был только голос, один голос – и ничего более. Музыкальный ящик повторял его, наслаивал и бесконечно множил, создавая сложные комбинации. Гениальный моноспектакль, где звуки, жесты и смыслы сливались в одно кипучее действо. И вот уже оживали джунгли, дышало и вздымалось море, обрушивался горный водопад, устремлялась ввысь вселенская мощь грузинского хора.

Это было нечто доселе невиданное и неслыханное, такое, что Агния сама превратилась в этот голос, вобрала его в себя, пропитавшись звуками насквозь. И все в ней самой стало музыкой и гармонией: полнозвучной, божественно-совершенной.

В сладостном оцепенении она дослушала выступление до конца. Не замечая ничего вокруг, встала и побрела к выходу, замешкавшись на площадке. И вот теперь, одурманенная, она стояла в опустевшем саду, и на ее плечи, как листья с осенних деревьев, падали пестрые звуки.

– Потанцуем? – услышала она за спиной.

Агния хотела обернуться, но чьи-то руки обвили ее талию. Сердце забилось, встраиваясь в музыкальный ритм. Она доверчиво положила пальцы на чужие горячие кисти, их бедра слились и закачались на волнах.

Они танцевали одновременно страстно и нежно: сливались и распадались, как струи водопада, стремительно сталкивались и взрывались миллионами радужных фонтанных брызг, взвивались язычками пламени то пылающего, то угасающего костра. Это был совершенный танец, где нет ничего отдельного и лишнего, где рука одного – продолжение руки другого, где всё – гармония и смысл. Это был танец, где всё – Любовь.

Агния закрыла глаза. Она не хотела знать, кто этот мужчина, откуда он взялся и существует ли на самом деле в нашем нетонком мире. Она знала его волосы, его губы, его руки и прежде, и теперь, и после. Она знала всё, и этого было довольно.

Они танцевали молча, ни единым звуком не нарушая снизошедшей на них гармонии. Это был безмолвный фокстрот рыб в морской глубине, воздушный вальс облаков в поднебесье, пульсирующая румба огня в сердцевине Земли.

Сколько это продолжалось, Агния не знает. Быть может, мгновение, а может, целую вечность. Не расплетая рук, они перетекли на дорожку сада, просочились сквозь решетчатую калитку, проплыли густо-зеленым пахучим буйством крымского парка и вышли к предзакатно сиреневеющему морю. Тихим шелестом под ногами отозвалась круглая, отполированная веками, галька, сгрудившаяся на теле Земли как ноты в нотной тетради.

Они опустились у ног притихшего моря и долго-долго вглядывались в пенные отголоски стихии на оконечностях волн, в молчаливую симфонию грифельных гор, в натянутую струну горизонта, смыкающую небесную и морскую синь. Голос все также звучал внутри них, но он уже не трепетал, как пламя, а уютно теплился, превратившись в их единое, ровное, едва различимое дыхание.

Они прожили так, сплетясь ветвями, несколько дней, а может, недель. Не размыкаясь, звуча одной тихой мелодией, неслышно перекатываясь вдоль берега, как галька под струящимися клавишами волн.

Они расстались неприметно, также неразличимо, как сошлись: словно молекулы воды, что сливаются воедино и, напитавшись друг другом до краев, распадаются, устремляясь дальше, прокладывая себе неведомый путь в чреве земли.

Временами Агния слышала во сне Голос. Он струился, проникая в замершее на время сознание и наполняя все ее существо звуками. Голос звал и манил, шелестел песчинками, дрожал язычками пламени и трепетал.

Спустя год она вернулась в тот сад. Итальянец на фестиваль больше не приехал. Где-то на другом континенте низко и высоко парил его голос, сплавляя воедино все звуки земли. В саду вновь звучала музыка, она была прекрасна и полноводна, как прежде. Другой музыкант, черноглазый и чернокожий, извлекал ее из воздушной ткани, тянул невидимую шелковую нить, пропуская сквозь черно-белые пальцы-клавиши.

Агния слушала, закрыв глаза. Ей было хорошо и покойно. Шелковая прохлада покрывала волосы, обволакивала ставшее невесомым тело. И в этой умиротворенной тишине, наполненной звуками до самых краев, кто-то окликнул ее близким и далеким Голосом:

– Потанцуем?

Зимой наших чувств бывает отчаянно холодно, а до весны еще далеко. Но и посреди зимы порой расцветают подснежники, даря предвкушение счастья.

Они познакомились на дискотеке, в городе белых ночей и взмывающих к небу мостов, в тесной духоте ночного клуба. Таня пришла одна. Дома осталась дочь и раскромсанная, поруганная семейная жизнь. Ей хотелось счастья, простого и ясного, но оно всё медлило с приходом, как северная весна.