Владимир Абрамсон - Кривизна Земли

На Вацлавской площади Праги стоят советские танки, лучшие в мире. Десять из пяти тысяч, вкативших в Чехословакию в августе 1968 года. Хороши, скрытая мощь. Грязь дорог восточной Европы на лобовой броне. Броня крепка. Наши танки быстры. От гедеэровского Берлина до Мюнхена, например, одиннадцать часов. Танки любой державы, в отличие от самолетов, лишены индивидуальности. Но отражают народный тип. В русском есть что – то молодое, залихватское. И некая горделивость. Немецкая «Пантера» была крепкой женщиной средних лет, тяжела на руку. Английский «Центурион» – молодящийся джентльмен.

На Вацлавском намести народ беснуется и плачет, камни, звеня, лупят броню. «За нашу и вашу Свободу!». Более отчаяния, чем злобы. Таких пражан Сергей не видел, не предполагал. Последний в колонне танк загорелся. Бутылка зажигательной смеси, оружие отчаяния. Солдаты выскочили, сбивают огонь брезентами. Сергей успел нажать фотоспуск. Алена (ударение на начальном А) вырвала «кодак», страшится танков. Их тупая, пещерная мощь подавляет. Передний танк повернул башню и хищно повел пушкой. Лейтенант открыл люк и выглянул. Ему долдонили защитить Прагу от оголтелой западногерманской военщины, наследницы Гитлера. Об этом твердила по-чешски и по-русски новая мощная радиостанция «Волга». Сергей узнавал московских дикторов. В первые дни вторжения пошла деза: «Страна встречает желанных защитников социализма цветами и пивом, чешки и словачки флиртуют и фотографируются с русскими сержантами». Они там не понимают тяжести своих объятий? Эфир абсурда.

Возвышаясь над толпой, лейтенант из Костромы (Луги, Осташкова, Порхова) чувствовал обман. Но усомниться в родном, черно – земельном русском и заскорузло – советском не мог.

– Давай! – сказал он механику. Мотор взревел форсажем, сизый бензиновый туман всклубился. Народ шарахнулся. Сергей длинно материл лейтенанта. Алена больно толкнула, крикнула:

– Сто лет не говори в этом городе по-русски! Заплакала. – Нет у меня родины.

Ему, постороннему, жутко видеть бессилие достойного народа. Пошел дождь, толпа прибывала. Рядом старик сказал, махнув на танки:

– Они под крышей, а мы мокнем.

У Сергея и Алены есть свой советский танк. На высоком постаменте, на Смихове. В честь и славу мая 1945 года. Место называется «У танку». Сергей обитает напротив, в квартирке мужа Алены, оставленной для гостей. В назначенное время Алена подходит к танку, Сергей видит из окна и отпирает дверь с черного хода.

Ах, Алена.

Он мечтал работать на заграницу. «Наш специальный корреспондент в Нью-Йорке Сергей Мюр передает. Шикарно.

Его малая тихая родина Столешников переулок.

Таинственна и коварна Столешня. Во внутреннем дворе двухэтажный красного кирпича небольшой флигель. Нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, лично знавший Ромен Роллана, Анри Барбюса и Бернарда Шоу, поместил во флигель балерину (на выходах) Большого театра Кирпичникову. Он приезжал в авто, она выходила в манто.

Соседний дом озаряет витрина ювелирного магазина «Алмаз». Что-то вращалось в ней и изображения брильянтовых диадем рекламно проецировались на нечистый тротуар. Витрину расколупала банда Черная кошка. Фильм «Место встречи изменить нельзя» вышел значительно позже. Бабушка Мюр знает все о Столешне, даже видела закладку памятника Свободы на месте конного Юрия Долгорукого. В революционные годы. Против дома ее родителей в Столешниковом было поэтическое кафе, и при Сергее «Артистическое». Там бабуля познакомилась с поэтом Игорем Северяниным. Гуляли по Петровке и Страстному бульвару. Северянин не был бульвардье. Дед же Сергея когда-то служил в конной гвардии. Дома хранилась настоящая кираса. Кирасир бегал за поэтом с пистолетом. Не догнал.

Поиграв от души и вволю в футбол за факультет журналистики МГУ, Сергей пошел наниматься на Иновещание. Заграничный радиоголос СССР. На Пятницкой, 25 собеседовали.

– Кого вы полагаете опаснейшим пропагандистским врагом социализма?

– Радио «Свобода». Не понял Беседчик чистого комплимента мюнхенским сидельцам.

– Как противостоять злобной клевете «Свободы»?

Глушить крепче – подумал Сергей. – Он вооружен пятью годами журфака, Столешницей, историей своей семьи Мюр. Знает, что говорить, и тем неуязвим. Вслух сказал:

– Обреченность врага в нашем морально – политическом единстве. Темы для дискуссий не стало. Зачислили в штат.

Журналистика опасная профессия – не попадешь в струю, будешь всю жизнь информации в двадцать строк писать.

В первые месяцы Сергей вычитывал чужие сюжеты. Должен бы на них учиться, но не понимает, зачем писать длинно. Вычеркивает пустые фразы. Редактор, почуяв конкурента, подложил новичку свинью: безымянный текст для правки. Ждал с умилением, Сергей искорежит классика, допишет. По меньшей мере, выкинет пейзаж. Можно всем показывать поруганный лист, в анекдот превратить. Сережа не узнал руку Чехова, хотя фраза «В тридцатилетних и замужних не влюбляются» показалась ему отдаленно знакомой. Ни запятой не поправил: чистая, не утомительная проза. (Рассказ «Володя»).

Сергей приятельствует с корреспондентом по Германии Петей Шокиным и качает из него рассказы о загранице. Из устных былей Петра Шокина.

«Наш турист в Германии. В центре Кёльна останавливает прохожего:

– Ihre Frau hat schoene Busen. Немец обалдевает. От него шарахалсь в Берлине, Лейпциге. Пытались избить в Майнце. Он наивно спрашивал центральную площадь. Звучало: «У вашей жены прекрасные груди». Так жена в Москве научила.

Трир, родина мозельских вин. Музей Карла Маркса, здесь родился и жил, написал статью «О положении крестьян – виноделов в долине Мозеля». Отдал предпочтение белому мозельскому. В дальней витрине, рукой Основоположника письмо (отчаялся получить профессуру в Германии) кайзеру Фридриху Вильгельму с просьбой выехать в Америку.

Экскурсовод: – И этот идиот его не отпустил.

Инструкция солдату бундесвера в случае атомной войны:

a) расплатиться за пиво b) сообщить дежурному офицеру о начале войны c) действительно ли война началась. Справиться у официанта.

Встречаются немец с австрийцем. Немец, раздраженно: юный Гитлер дважды держал экзамен в Венскую академию художеств. Завалили. Приняли бы – унд аллес гуте – и все хорошо».

Под утро, когда разгромленный стол вызывает салатное омерзение оливье, спросил:

– Петя, ты в КГБ?

– Внештатно сотрудничаю. Не видно иначе Сингапура, Монреаля – сказочные города… Предлагают, например: заинтересуйте советолога Имярек выпуском его книги в СССР. Намек на смягчение критики в наш адрес. Обхаживай его. Лови по презентациям. Тяжкие будни. Книга вышла в СССР и на Западе, Имярек с ужасом узнаёт: на деньги КГБ. В Европе никто руки не подаст. И он уже взмыленный агент влияния. Но это, как немцы говорят «нур онэ михь» – «только без меня».