Анна Янченко - Underdog

– What you want? – спрашивает она.

– All stuf …

Раз. Он лижет ее. Она покорно гладит его плечи. Ее руки кажутся черными даже на его загоревшем теле. Когда-то мне рассказывали, что проститутки со смуглой кожей выбеливают волоски на теле. Считается, что от этого кожа кажется сверкающей. Дао таких процедур не выполняет. На сгибах локтей, под коленями и в промежности ее кожа кажется иссиня-черной. Я раздеваюсь и смотрю на них, сидя в кресле с бутылкой и сигаретой. Два. Она надевает презерватив на его член. Презерватив мал. Порвется. Но ему все равно. Он входит в нее. За окном начинает подвывать сработавшая автомобильная сигнализация. Дао отдается без малейшего стона. Он красив. Она красива. Они красивы. Он забрасывает ее ноги себе на плечи, ей неудобно, она обвивает ногами его бедра. Он сосет ее правую грудь. Догоревшая сигарета обжигает мне пальцы. Так долго. А и Бэ. Сигнализация стихла. Капающая в душе вода. Его яйца бьются о ее анус. Мозг отказывается воспринимать происходящее как реальность. Три. Он кончает ей на живот. Конечно, презерватив порвался. Но ему не все равно. Кончить в нее он посчитал неуместным.

Дао бежит в душ. Он целует меня в щеку. Закуривает. Улыбается.

– Вот я и познал дао!

Она быстро возвращается. Он вынимает из моих онемевших пальцев бутылку и дает ей. Она делает маленький глоток и смущенно хихикает. Он сгребает свои вещи в охапку и идет в душ. Мы остаемся с ней одни. Я пересаживаюсь на кровать, она садится рядом. Мы обе голые. Она спрашивает, давно ли мы в Тайланде. Я отвечаю, что нет. Она спрашивает, где мы уже были, и я перечисляю храмы, в которых мы наклеивали статуям святых кусочки золотой фольги на лоб. Она говорит, что нужно было загадывать желания, что если загадал желание с открытым сердцем, то святой обязательно его исполнит. Дао дотрагивается до маленького медальона на моей груди и спрашивает, кто на нем изображен. Я не знаю, как рассказать ей об иконе Семистрельной Богоматери. Упрощаю – «Дева Мария». У Дао на груди тоже медальон с изображением Будды. Она обнимает меня. Наши груди соприкасаются, а цепочки медальонов спутываются. Так мы и сидим, гладя друг друга по голове.

Он возвращается из душа полностью одетым. Допивает «сангсом». Дао диктует мне свой телефон. Я дарю ей свои сережки. Давнишний подарок Оли.

Выходим из отеля. Дао говорит, что ей нужно вернуться в бар. Я обещаю, что перезвоню ей. Он целует ее. В щеку.

Я залпом глотаю текилу в баре на колесах. Раз, два, три. Выталкиваю из себя слова. Как женщины с Патпонг-стрит влагалищными мышцами выталкивают из себя шарики для пинг-понга. И все мимо цели. Он не понимает. Восторгаюсь им. Он смеется.

Возвращаемся на Сои Ковбой. Киношников уже нет. Жан Рено. «Колдовская любовь». Смотрела в детстве раз триста. В «Baccara» звучит Pet Shop Boys. Он разваливается в кресле и задирает голову. Прозрачный потолок. Над нами танцуют девочки в школьной форме. Время от времени они приседают на корточки, словно собираясь помочиться. Они без трусиков.

«Чанг» ложится на текилу, словно у них первая брачная ночь. Он что-то говорит. Я смеюсь. Он удивлен. Промахнулась с реакцией. А и Бэ. Кто остался на трубе? Иду в туалет, ноги путаются в ковролине, которым обиты ступени спиральной лестницы. Падаю. Он подбегает. Больно хватает за плечи.

– ¿Qué te pasa? ¡Estas totalmente borracha! [18] Что с тобой? Ты напилась в задницу! ( Исп .) Успокойся!

Еще что-то. А я плачу, отбрасывая его руки и крича в ответ:

– ¡Puto de mierda! ¿Para qué me llevaste en este lugar? ¡Déjame en paz, cabron! [19] – Ебаный урод! Зачем ты привел меня сюда? Отвали от меня, ублюдок! ( Исп .)

Пощечина? Красный свет режет глаза. Потеряться…

Бегу. Бегу-бегу-бегу. Машу рукой, сажусь в тук-тук. Говорю «Каосан» и откидываюсь на спинку жесткого сиденья. Не могу прекратить плакать. Раз, два, три. Нет, не могу. Закуриваю. В пачке еще две сигареты. Надо купить. Это Патпонг? Шоу, наверное, в самом разгаре. Женщины с маркерами во влагалищах выводят на бумаге «Welcome to Tailand». Нет-нет-нет! Я не хочу в отель. Я не хочу к нему. Потеряться… Я говорю водителю, чтоб он притормозил. Выхожу. Надо мною склоняется лицо ночи, обмотанное бетонными бинтами эстакад. Прохожу пару кварталов, поеживаясь от писка крыс. Болит голова. Знобит. Нервы. Безлюдная улица с вывесками массажных салонов. Все закрыто. Телефон остался в «Baccara». Или в тук-туке. Не помню. В конце улицы слышу музыку. Молю о чуде. Безымянный бар. Ни одного клиента. Только толстая тайка. Но главное, что он открыт, да святится его неизвестное название. Пью колу. Кола теплая. К одной стене бара прибиты две пары плетеных снегоступов, под ними школьные фотографии чьих-то детей. Другая стена завешена фотографиями королевской семьи. Прошу тайку вызвать мне такси. Она что-то отвечает, я не понимаю. Тайка пишет карандашом на салфетке: «No taxi». На ее бейдже имя: «Муи». Судя по ее лицу, она собирается с минуты на минуты закрываться. Я раскрываю перед ней свою карту города и прошу показать, где я нахожусь. Допиваю колу, прошу еще. Иду умыться в туалет. Вода холодная, но нет полотенца. Вытираю лицо руками, тушь размазывается, снова накатывают слезы.

Сигареты кончились. Звучит Murray Head: «One night in Bangkok makes a hard man humble». Слежу за гекконом на потолке. Пишу: «Как известно, благодаря близкому контакту щетинок на лапках с поверхностью гекконы используют связи ближнего взаимодействия между молекулами, то есть они прилипают посредством сил Ван-дер-Ваальса, названных так в честь голландского физика. Ближнее взаимодействие между молекулами. Ключевое слово «между». А, И, Бэ. Не знаю, что сказать тебе, когда приеду. Наверное, мы вернемся в Мадрид чужими людьми. Наверное, я хотела именно этого».

Я всматриваюсь в сосредоточенное лицо Муи, внимательно изучающую карту города. По ее волосам что-то ползает. Вдруг Муи складывает карту, протягивает ее мне и качает головой. Потом берет карандаш и пишет на салфетке: «We don’t exist». Раз, два, три.

Вас приветствует радиостанция «Сигма» и спонсор программы «Сказка на ночь», салон красоты «Люкс»: ваша красота – наша забота. Оказывается, кельты настолько верили в загробную жизнь, что могли даже одолжить деньги с условием их возврата в ином мире.

В три года я носила знаменем громадный розовый бант. Я этого не помню, зато прекрасно помню, что у бутылок с кефиром были ярко-зеленые восхитительно хрустящие крышечки из фольги. Я ненавидела кефир, но крышечки настойчиво собирала, складывая в коробку из-под цветных карандашей.

Больше всего в нашей семье кефир любил дедушка, мамин отец, он и приносил регулярно нам заветные бутылочки. Дедушка был моложав, подтянут, строен, любил видеть свое отражение в зеркале и понятия не имел, как себя вести с существом, которое приходилось ему внучкой. Поэтому гулял со мной молча. А я ждала его только для того, чтоб получить новые крышечки.