Татьяна Чекасина - Маня, Манечка, не плачь!

Почти все новеллы Татьяны Чекасиной выдержали много переизданий. Почти все они были прочитаны по радио и много раз были прочитаны перед благодарной читательской аудиторией, вызывая в ней смех и слёзы, заставляя задуматься о себе и о других. Но и другие произведения написаны так, словно они прожиты автором, либо самим писателем, либо очень близкими ему людьми. Это всё написано самой жизнью.

А по форме каждое произведение – отлитый, огранённый кристалл, через который можно увидеть не только душу человека, но и все аспекты бытия. Даже география представлена широко. Ни одно произведение не повторяет обстановку предыдущего, будто автор жил всюду, бывал всюду и знает о людях и о жизни буквально всё. Это и не так уж удивительно, ведь Татьяна Чекасина работает в литературе без малого тридцать лет, не стремясь к поверхностной славе.

В настоящее время Татьяна Чекасина – это настолько активно работающий автор, что практически все опубликованные произведения получили новые авторские редакции. Даже нет смысла читателю обращаться к их старым версиям.

Татьяна Чекасина – это острый социальный писатель. Напомню, что писатель советский и писатель социальный – довольно разные авторы. Например, все великие писатели являются социальными писателями. Но среди советских писателей было много графоманов. Куда больше их сейчас среди буржуазных сочинителей, которые никогда не бывают писателями истинными.

Не только глубокой философией бытия проникнуто каждое произведение Татьяны Чекасиной, но и трепетным отношением к жизни людей вокруг. Как у каждого истинного писателя. Её произведения – это хорошая, крепкая, настоящая русская литература.

Сычёва Е.С.

кандидат филологических наук,

преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова

Зима обрушилась тяжёлым, густым, постоянным снегом. Не думала Зинаида, что столько снега выпадет: весна наступила, а она слегла. Лежит, смотрит вверх, в окно. Подвал называется «цокольный этаж». Солнце косо светит в край низкого окна. Вблизи оконного стекла ходит голубь, заглядывая в комнату. Зинаида стала следить за ним с кровати. Мимо голубя по липкому от весны тротуару мелькали ноги в разнообразной обуви.

«Не надо было брать эту халтуру», – подумала Зинаида. И с горечью отметила, что поздновато такой вывод пришёл ей в голову. Она с раздражением думала о себе. Много вкалывала… У неё бывало иногда и по три халтуры в сутки. Первая в сутках халтура была дворником. Выходила в пять утра, мела снег и скребла лёд. Закончив участок, шла домой, пекла пироги с картошкой, накрывала их полотенцами и ложилась спать. В одиннадцать просыпалась и шла на вторую халтуру в овощной магазин, где мыла полы, получая даровую картошку. Возвращалась обратно к себе в подвал, варила суп. Вечером шла на третью халтуру в «Салон красоты», который не только мыла, но и оставалась в нём на ночь сторожить. В последние три года у неё, наконец, появилась не «халтура», а нормальная работа. И брать дворницкий участок в такую снежную зиму… Глупо, нерасчётливо! Так думая, она смотрела на голубя, который сыто прогуливался перед окном. Захотелось прогнать его. Слегка приподнялась, но свалилась от боли. Перед глазами потемнело. Зинаида лежала, откинувшись на подушку, в ушах стоял звон. По комнате плавал сине-коричневый туман, значит, он был в голове. И не услышала она, как дверь отворилась. Шаги прошуршали. Кто-то вошёл и стоял, глядя на Зинаиду, к которой стало возвращаться сознание.

– Не узнаёшь, Зин?

В слабом вечернем свете спиной к окну стояла женщина чужая и… знакомая. Она улыбалась, показывая золотые коронки на зубах. Зинаиде с подступившей тошнотой подумалось, что эта гостья – не человек, – облик, который приняла, исхитрившись болезнь, а, может, и смерть; притащилась за ней, здрасьте…

– Вот ты и пришла, – сказала она. – Я тебя ждала.

Гостья улыбнулась просительно, застыв возле кровати. В руках, сложенных на животе, висела когда-то дорогая сумка с обтрёпанными углами.

Солнце за окном погасло.

– Я боялась придти, а ты, оказывается… Я уж год, как вернулась, мы с мужем… И решили: у нас всё в жизни хорошо, у него хорошая работа. Квартира есть, – гостья говорила с приветливой бойкостью, будто виделись они недавно, да и эта встреча – условленная, нужная им обеим.

Но то, что она дальше стала говорить, как-то перестало помещаться в Зинаидиной голове, и она поняла, что может провалится в обморок уже не от боли в теле, а от той давящей, сильной боли в душе, от страха того, что может произойти, что уже начало происходить с приходом этой гостьи. Они не виделись почти пятнадцать лет. И за эти годы Зинаида превратилась в то, во что превратилась: лежит, встать не может. Не одну зиму она так вкалывала: чистила и мела тротуары, мыла полы во всех учреждениях, находящихся в центре города, то есть в шаговой доступности от дома, где жила. Докатилась до парикмахерской, где был ужас наматывающихся на тряпку волос, и до овощного магазина, где тряпка превращалась в ком чернозёма от картошки, которая ей нужна была даром, чтоб каждый день горячий большой пирог, да и в суп надо… Значит, все эти годы её непосильных тяжёлых работ, которые она называла халтурами, этой гадины не было, ни разу она письма не написала, ни разу не прислала денег… Выходит, что гостья, прежде, чем отправиться к Зинаиде, где-то разузнала о главном, что случилось в первой половине этой дороги, на старте этой гонки с препятствиями длиною в пятнадцать лет.

Врач сказал: не подняться. Правда, врач был с виду не авторитетный паренёк, да и Зинаида его разозлила тем, что стала спрашивать, точно ли у него есть диплом медицинского института, в котором сама Зинаида отучилась в юности полтора года. Тогда она была молодой и некрасивой. То есть, у неё было некрасивым лицо: маленькие глаза, толстые губы, курносый нос, зубы кривые; когда она говорит или смеётся, все видят эти зубы. Но одно у неё очень даже ничего: ноги. Они и сейчас ладные. Ей всегда казалось, что её ладное тело всё вынесет, а потому нагружала его чрезмерно. Вот результат…

Впрочем, в юности Зина была не такой уж и некрасивой. Полюбил же её этот парень по имени Олег. Любовь кончилась объяснением на парапете набережной. Зина сидела на парапете, болтая своими красивыми ногами в мини-юбке, а этот Олег стоял рядом. Он говорил необыкновенным по густоте басом: «Не обижайся, Зинка, не обижайся». Она не обиделась и потом, когда он уехал, а у неё родился Вовка. Писем не было, переводов не было, ничего не было. В Москве Олег женился на артистке. Он был лоботрясом, но вдруг кто-то обнаружил у него голос… Внешне Вовка походил на отца, голосом не удался.