Сергей Соколкин - Rusкая чурка

– У, да ты совсем пьяная, ну-ка иди спать…

– С кем?

– Почему сразу – с кем? Просто спать. Выспишься – все будет хорошо.

– Нет, хорошо уже не будет. Никогда! В баню позвал, гад. А там Алинка уже. И Анька…

– Ну?

– Ну, и я пошла… А он все с Алинкой шутит. Веничком ее. Я что-то сказала, он меня водой облил холодной. И ржет. И Алинка ржет. Аньку пьянью обозвал. Ну, мы с ней и пошли бухать. Она вон вырубилась, спит. А я не могу спать. Решила пол помыть. – Пьяные, чистые-чистые слезы градом хлынули из темно-голубых огромных глаз Ксюши.

Саша обнял девушку, девочку, почти годящуюся по возрасту ему в дочери, прижал ее к себе, поцеловал в лоб:

– Ксюша, ты такая хорошая, добрая, все у тебя будет. Ты ведь очень красивая. И очень добрая. А мужики почему-то любят стерв, тех, кого надо покорять, завоевывать. И я не исключение, кстати… Но это проходит. И они возвращаются к добрым и чистым… – рассказывал свою сказку Саша.

– Правда? – доверчиво подняла к нему глаза Ксюша.

– Правда, – искренне соврал Саша, – правда, иди спать.

Ксюша, благодарно посмотрев на Сашу, пошла спать. Саша поднял оставленную девушкой тряпку, отнес ее к внешней двери, положил на пол. Взял ведро с грязной водой, вынес во двор, вылил. Расставил на места стулья, кресла, табуретки. Было зябко. Подошел, закрыл открытое настежь окно. Зачем-то пошел проверять, легла ли Ксюша. Поднялся по деревянной скрипучей, недавно вновь залакированной, скользкой лестнице на второй этаж. Заглянул в ближайшую к ней чуть приоткрытую дверь. На большой кровати, разметавшись, разбросав в разные стороны руки и ноги, поперек прикрытая измятой простыней, спала абсолютно раздетая Аня. Под белой простыней отчетливо проступали очертания большой груди с ягодками сосков, фигуры длинных ног… Она тяжело дышала, вздрагивала, иногда хрипела, ворочалась… Ксюша, не раздеваясь, примостилась на небольшой, практически детский диванчик, поджав под себя ноги и положив согнутую в локте руку под голову. Она спала легко, по-детски, с доверчивой улыбкой ребенка, которому, рассказав сказку, пообещали, что завтра она обязательно сбудется. Саша, ласково посмотрев на Ксюшу, тихонько, чтобы не скрипнуть, осторожно, но плотно прикрыл дверь. Следующей была дверь в комнату Паримбетова. И Саша собрался уходить, но вдруг мысль: а где же Алина? – больно кольнула его в голову. Он подошел и несильно потянул за ручку двери. Дверь на хорошо промасленных петлях бесшумно отворилась. Алина лежала на груди, лицом вниз, положив левую руку на грудь Алексея… Волосы ее страстно и беспокойно разметались по подушке, плечам, спине, но от всей фигуры веяло каким-то временным успокоением.

А может, это иллюзия, Сашины домыслы. Он развернулся и, не закрывая дверь, зашагал к лестнице. На душе почему-то стало как-то погано. Он не хотел анализировать и думать почему. Все было очевидно… Вспомнил, что проснулся от похмелья. Это спасло. Он спустился вниз, открыл холодильник, достал не допитую вчера бутылку водки, пару соленых огурцов и тарелку с холодным, покрывшимся белым жиром, уже совсем не таким аппетитным, как вчера, мясом. Поставил тарелку в микроволновку. Через две минуты выключил. Мясо опять, притворяясь молодым и свежим, шипело и пенилось прозрачным жиром. Налил полстакана холодной серебристой водки. Одним махом выпил. Закусил огурцом. Немного подождал, выдохнул. Нанизал вилкой кусок горячей мягкой говядины. Обжигаясь, съел. Стала исчезать проклятая муть в глазах. Наконец-то смог проглотить сухой комок, стоявший в горле с момента пробуждения. Налил еще, чокнулся в одиночестве с бутылкой. Хотел выпить, услышал легкое шарканье ног. Кто-то спускался. Шел к нему. Он не ошибся. Повернулся. Пред ним стояла Алина.

Небрежно, второпях одетая. Волосы не расчесаны. Расстегнутая ниже груди рубаха. Как всегда без лифчика. Правая часть рубахи заправлена в рваные модные джинсы, левая навыпуск. Мужские тапочки на босу ногу.

– И мне налей.

– Тоже рад тебя видеть.

– Осуждаешь?

– Мы не в церкви, я не священник.

– Аминь.

– Твое здоровье.

Саша, не чокаясь с Алиной, первый выпил. Она последовала за ним. Он пододвинул к ней тарелку с мясом. Достал вилку. Опять встал, открыл зашумевший вдруг старый белый холодильник «Стинол». Достал еще огурчиков, нарезал их аккуратными ровными кружочками. Нашел в холодильнике тарелку со вчерашним сыром. Щелкнул электрический чайник. Поставил на стол две большие белые керамические кружки, коробку с кусковым сахаром. Две чайные ложечки. Чай не нашел. Достал банку кофе «Нескафе голд» с синенькой крышкой. Без кофеина. Обрадовался. Он дома в последнее время тоже пьет такой, чтобы лучше спать. Насыпал в каждую чашку по две полных чайных ложки кофе. Положил по два куска сахара. Залил кипящей, парящей в прохладе утра водой. Пододвинул одну кружку Алине. Разлил опять по стаканам уже потеплевшую водку. Алина молча, с нетерпением смотрела на него. Саше не хотелось ругани, разборок в доме друга, да еще в восьмом часу утра, с похмелья, с чужой, малознакомой, вновь показавшей себя с не самой лучшей моральной стороны, молодой, чертовски красивой женщиной.

«Морально, аморально, хрень какая-то. Но, хороша, ничего не скажешь, особенно когда молчит, – зудела в голове по-ганенькая мыслишка. – Вот и пусть молчит, и ты молчи. Пей и молчи».

«Пью и молчу, отстань», – вмешалось другое, не менее поганенькое соображение.

Саша, чтобы занять руки, опять разлил по стаканам водку. Перевернул бутылку, постучал по дну. Вспомнил студенческий прибамбах: перед тем как выкинуть, выжать бутылку за горлышко, как тряпку. Совершил выжимательные движения, вызвавшие у девушки улыбку. Убрал пустой сосуд на пол. Подумал, поднял, донес и бросил в помойное ведро. Оно уже было полно подобной никчемной, отслужившей свое, тары.

– Я, между прочим, свободная женщина и сама могу распоряжаться своим телом и своей судьбой, – вдруг разрезал тишину вызывающе-резкий, какой-то очень неприятный голос Алины.

Ну, свободна и свободна, флаг тебе в руки… Саша вертел в руках стакан с водкой и молчал. Спорить на эту тему, что-то объяснять не хотелось. Злость и обида копились в нем. Копились и копошились. И он понимал, что стоит ему раскрыть рот, как они выплеснутся, приобретя, черт его знает какие формы. Злость на друга, который, стоило привести к нему глупых девчонок, тут же переспал с одной из них. Злость на Алину, свободную, на хрен, женщину, сделавшую это с готовностью, с какой она разделась и у него дома… Злость и обида на Ксюху. Ей не дали этого сделать. Ну, не дали потрахаться, так помыла пол. Дура! Что ж они только одним местом думают, что ли?! Ему тоже иногда хочется, но он же пересиливает себя, тем человек и отличается от животного. Ведь есть же долг, ответственность, любовь-морковь хоть какая-нибудь… Обида на всех сразу захлестнула душу. Собрал на фиг певческий коллектив, оказался шалман пьяниц и потаскух… Аньку сейчас вон может взвод солдат поиметь, она даже не проснется… А вообще, спите с кем хотите, но только не в моем присутствии, чтобы я этого не видел и не знал. Я же не сводник, не сутенер, не полиция нравов, в конце концов. Я привез к другу подруг на дружескую вечеринку. Когда что-то такое делают «Стрелки Амура», «Алмазные» или «Виагра», это уже считается в народе почти нормальным, но я-то не для этого свою группу собирал. Хотя вот напротив сидит свободная женщина, и она думает совсем по-другому. Или совсем другим… И она со мной явно не согласна. Да ну их всех на хрен! Все это за несколько мгновений провернулось в Сашиной голове, как детский калейдоскоп. И так же рассыпалось на мелкие, случайные фрагменты. Было ярко, цветасто и бестолково… Ещё и гремело не в тему.