Всеволод Георгиев - Всё пришедшее после

– А что случилось?

– Подумай, ведь так нельзя. Не всякому можно поступать, как ты сейчас поступаешь?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что это для тебя не подходит. Ты из другого теста. Вспомни, кто твои родители. Вспомни свое воспитание.

Но он уже не был для нее авторитетом. Она пожимала плечами, делая вид, что не понимает его. Он видел, что ее тяготит банальное выяснение отношений.

Косте к месту вспомнилось, как разволновалась Ирина, когда его представили к званию доцента. Она испугалась, что теперь станет слишком незначительной для него персоной и он оставит ее. Тогда он умилялся ее недоверию. Теперь, когда она сама пошла вверх по служебной лестнице, он подумал, что напрасно так радовался ее успехам.

В конце концов, он мог бы рассердиться на нее, оскорбиться, по-мужски забыть, даже отомстить. Нет. Он был сильным и считал, что если доброта – это слабость женщины, то для мужчины доброта – это сила.

Время от времени он звонил ей, надеясь на перемену, но тщетно. Она общалась холодно, даже намеренно жестко, чтобы не подавать надежд, не оставлять иллюзий. Ей самой требовалась решимость. Он знал ее и был уверен, что она ошибается, приняв условия судьбы. «Жизнь, – думал он, – это испытание души и болезнь тела».

Между тем новая метла в лице генерала Ивана Серова добралась и до Льва Метелкина. Майор Метелкин должен был отправиться в длительную командировку в ГДР. Прежние его поездки в Казахстан и Архангельскую область не были продолжительными. Он возвращался оттуда обветренный, загорелый, привозя диких уток, грибы и ягоды, а на военном аэродроме его уже ждала машина.

Предстоящая загранкомандировка Льва ускорила развитие его отношений с Ириной, и в феврале 61-го они, торопясь, зарегистрировали свой брак.

Загрустил Костя. Понял: не петь ему больше песен, не смеяться от души. Отвержен он и забыт Ириной. Не спешит она вернуть ему сердце. Так оно и затерялось у нее в карманах, в складках платья, как у королевы Марго.

Чувствовал он себя внутри пустым, как будто осталась от него одна оболочка, которая двигается, спит, ест, пьет, ходит на работу, что-то обсуждает, но ничего не чувствует.

«Спустя почти двадцать лет дом в Корбейле изменился, потемнел, его стены заросли плющом. Огромные яблоневые деревья подступали к самым окнам. Двор стал меньше, появились новые конюшни, сеновал, кузница.

Только дубравы вокруг как будто не затронуло время. Те же могучие дубы, та же зеленая трава, потесненная разъезженной дорогой.

Конец лета. Солнце спускается к горизонту. Стадо коров возвращается с пастбища.

В доме на втором этаже заканчивается ужин. За столом трое: Гаспар дю Валлон, похожий на своего отца Антуана, его жена, статная и суровая бретонка, и их сын – молодой человек лет двадцати двух – двадцати трех с веснушками на еще детском лице, но такой же крупный, как его отец и дед.

Гаспар, в отличие от Антуана, носил аккуратно подстриженные усы и короткие, уже поседевшие волосы. Прямая спина и военная выправка выдавали человека, отдавшего жизнь ратной службе.

Закончив ужин, он вытер усы салфеткой и попытался встать. Ему это не удалось.

– Ну вот, опять эта слабость в ногах. Не могу понять, что происходит.

Встревоженные жена и сын поднялись и подошли к нему.

– Постойте, сейчас пройдет. Говорят, у отца в тот день охоты случилось то же самое.

– Я сама видела это, Гаспар дю Валлон.

– Но я ведь не на охоту собираюсь. Успокойся. Вот, все прошло.

Он встал, потопал ногами.

– Отправляйтесь-ка в кровать, господин дю Валлон, – не терпящим возражения тоном сказала жена.

– Непременно, госпожа дю Валлон. Но прежде я хотел бы прогуляться по саду.

Гаспар вышел из столовой и стал спускаться по каменной лестнице. Внезапно колени его ослабли, он оступился и скатился вниз.

Услышав шум, мать с сыном выскочили из комнаты и бросились к неподвижно лежащему телу. С первого этажа сбежались испуганные слуги.

Гаспар лежал в неестественной позе, глаза его были закрыты, голова в крови. Молодой дю Валлон посмотрел вверх на железный крюк в стене над лестницей. Погнутый, он еле держался в каменной кладке, будто в него попало артиллерийское ядро.

Гаспар не шевелился. Он отправился вслед за отцом в тот лес, из которого не возвращаются».

Ирина и Лев вернулись из социалистической Германии через три года, когда заместителем начальника Генерального штаба стал Петр Ивашутин.

Теперь они жили в Москве, где-то за Соколом. Лев стал подполковником. А Ирина получила инвалидность и сидела дома.

Когда Костя увидел ее, у него защемило сердце. Она располнела, глаза, и без того большие, выкатились и казались огромными. Теперь она передвигалась медленно, говорила заикаясь, пальцы ее дрожали. Лев в ней души не чаял, ухаживал и опекал, как мог.

Из главы «Испытанный прием классической трагедии»:

«– Бог отступается от того, кто сам от себя отступается! – сказала миледи.

– Так значит, он хочет навлечь на свою голову кару, постигающую отверженных! – с возрастающим возбуждением вскричал Фельтон. – Хочет, чтобы человеческое возмездие опередило правосудие небесное!»

Не было у Кости ни капельки злорадства, а только сострадание, да чувство вины, вольной или невольной, какая разница?

Он вспомнил разговор с отцом Ирины. Став старше, Костя жалел, что слишком мало с ним общался. В то время ее отец уже был болен. Ирина тоже болела. Как ребенок, она была и беспечна и пуглива, боялась не выздороветь и испытывала чувство жалости к себе и к отцу.

Однажды смертельно больной отец рассказал им историю, как жил-был один человек большой веры, и обратился он к Господу с просьбой не оставлять его в течение жизни. Прожил он жизнь в надежде и утешении, пока не пришла ему пора умереть. Перед смертью видит он сон, будто идет, тяжело передвигая ноги по песку, и путь его заканчивается: впереди лежит безбрежный океан. На берегу он оглядывается назад. Позади – пройденный путь, тянущиеся следы на песке. А рядом с его следами другие следы. Он с облегчением вздыхает, он знает, Чьи это следы, понимает, что Господь не оставил его.

Однако, приглядевшись, он вдруг обнаруживает, что на самых трудных и опасных участках пути второй след обрывается, его там нет.

С горьким вопросом обращается он к Богу, чуть ли не с упреком, почему же в самых трудных местах пришлось ему идти одному.

И ответил Господь:

– В самых трудных местах Я брал тебя на руки и нес тебя на руках. Вот почему ты не видишь там второго следа.

«Да, – рассуждал Костя, – мы беду воспринимаем как Божье внимание. Если русский человек не плачет, значит, его Бог забыл».