Александра Стрельникова - Свет мой, зеркальце, скажи…

К портрету дамы, выдававшей зарплату в нашем заведении, могу лишь добавить, что, по вполне понятной причине, она не любила всех женщин, кто был выше ростом, моложе и визуально лучше означенной особы.

Как уживались секретарша (просто красавица) с бухгалтершей (чудовище) в одной «приемной», которую они делили на двоих, не знаю. Но, видимо, как-то приспособились, как две хладнокровные рептилии, согревающие друг друга ядовитыми парами своих выдохов.

Я со своей напарницей на обеденное время освобождала наш рабочий кабинет, умудряясь обедать чуть раньше, или чуть позже означенного часа. А очень часто я еще ходила перекусить в так называемый «общепит».

На центральной улице города таких точек было немало. Я любила маленькую пирожковую с вкусной выпечкой, «кафе-автомат», прозванное горожанами «пулеметом». А еще – «Пельменную», с ее фирменным бульоном с пельменями и напитком, который назывался «узвар с медом».

Но больше всего я любила обедать в «Вареничной» с ее специфическим ассортиментом блюд. Вареники с творогом и сметаной, запеченные в горшочке… Вареники с мясом, тушеной капустой, картошкой, политой растопленным салом… Вареники с вишней, яблоками, клубникой… Как же было вкусно! И недорого! И уютно в стилизованной в национальном духе кафешке с ее расшитыми рушниками и деревянными столами и скамейками…

Возвращаясь в «редакторскую», я невольно становилась свидетельницей обрывков разговоров дам, заканчивающих обеденную трапезу.

– Не было бы у нее любовника, ничего бы такого не случилось, – строго и безапелляционно вынесла свой вердикт женщина, много лет назад окончившая бухгалтерские курсы и считающая себя, очевидно, на этом основании судьей.

– Ее уже не воротишь, – вроде, сочувственно и философски вздыхала секретарша.

– Да, от сумы и от тюрьмы не зарекайся, – задумчиво сказала дама-корреспондент о коллеге, с которым проработала не один год.

– Особенно, жалко детей, – вздохнула и.о. главного редактора. – И его родителей, они приходили ко мне сегодня. Просили написать характеристику их сыну… И еще просили, чтобы кто-то из нас присутствовал на заседании суда.

Я видела этих стариков совершенно случайно. Точнее, даже не их лица, а спины. Когда я открывала дверь «редакторской», то на глаза мне попались двое незнакомцев – пожилые мужчина и женщина, бредущие по длинному коридору в сторону выхода. Они так медленно удалялись, еле переставляя ноги, такая неимоверная тяжесть лежала на их плечах и согбенных спинах, что я сразу догадалась, кто это. Догадалась, даже не видя их лиц.

– А разве ее родителей не жалко? – задала риторический вопрос секретарша.

– Что же будут говорить они своим внукам, где их мама и папа? – высказалась еще одна дама-корреспондент, – ведь ясно, что вся эта история разведет его и ее стариков по разные стороны баррикады. Ведь, даже принимая во внимание непреднамеренность, всё равно – это он убил их дочь и мать несовершеннолетних детей…

Но в одном все дамы были единодушны. Все они весьма нелестно отзывались только об одном человеке – любовнике, который был главным инженером какого-то харьковского завода и которого никто из них никогда в глаза не видел. Мол, вот он жив-здоров и на свободе. И, вообще, с него, как с гуся вода, вся эта история. Наверняка. А тут – такая трагедия в семье. Лучше бы этого главного инженера, вообще, не существовало в природе. И все шишки, в итоге, сыпались на его голову…

Вот под такой невеселый аккомпанемент дамских «перепевов» о случившемся и началась моя работа в местном отделении ТАСС.

Я выполняла работу дежурного редактора, в обязанности которого входила сверка русского и украинского вариантов текстов, принимаемых с телетайпов, которые потом шли в местные средства массовой информации.

Моя напарница – корректор – читала вслух текст на русском, я же – синхронно с нею «про себя» сверяла текст на национальном языке. При кажущейся внешней простоте, работа эта требовала зоркого глаза, профессиональной памяти и собранности.

Не счесть «блох», выловленных мною в этих текстах: ошибок, опечаток, за «поимку» которых потом мне адресовались благодарственные «служебные» из Киева и Москвы, давались премии (маленькие, правда), и даже – выносились особые «благодарности» с занесением в «Трудовую книжку».

Случались «блохи», «проскакивавшие» в результате киевских переводчиков или их телеграфисток-телетайписток. Но не редки были ошибки, пропущенные редактором в Москве. Особенно, это касалось текстов на политическую тематику. В одной и той же корреспонденции, допустим, приезжал какой-то видный политический деятель с таким-то именем и фамилией, а уезжал в конце текста он же, но уже под другим именем. Или какая-то метаморфоза вдруг случалась с его фамилией к концу этой же информации…

И я понимала (все мы люди-человеки), что после телетайпного набора в столице нашей Родины почему-то не было обязательной редакторской вычитки. «Прошляпила» Москва, «прошляпил» Киев, но «поймали» в Харькове. И хотя, по сути, мы являлись уже третьим «фильтром», и всегда в случае пропуска ошибки была возможность кивать сразу в сторону обеих столиц, я относилась к своим служебным обязанностям с профессиональной добросовестностью.

Не подводила и память. Я точно знала, как звали на тот момент генерального секретаря коммунистической партии Сирии, и что, конечно же, именно город Манагуа является столицей Никарагуа, а Куала-Лумпур – столица совсем другого государства. И помнила еще столько всяких имен известных политиков, президентов и географических названий, что сейчас могу только диву даваться, как же всё это можно было помнить…

Нет, конечно же, работа в «редакторской» никогда не была пределом моих мечтаний. Ведь я всегда ощущала себя человеком творческим. Но на тот момент она меня устраивала.

Особенно то обстоятельство, что эта работа была двухсменной. Одну неделю я трудилась на службе с девяти до четырех. На следующей – с четырех до десяти вечера. Я очень любила именно вторую смену.

Во-первых, это была возможность подольше поспать, или просто поваляться в постели (кто ж этого не любит?) Что было на тот момент весьма актуальным, так как в нашем доме появились уже две ранние и громкоголосые пташки – мои племянницы, родившиеся у моих старшей и средней сестер с интервалом всего в два месяца… «Трезвонили» они лучше всякого будильника, причем, в любое время суток.

На второй смене я многое успевала сделать еще до работы. Иногда с утра бежала в бассейн, который находился в десяти минутах ходьбы от моего дома. А потом еще успевала на интервью. Ведь работа в «редакторской» не освобождала меня от чисто журналистской работы. И хотя были поблажки какие-то в этом плане, и делать это приходилось в свое, свободное от дежурства время, я понимала: это необходимо, ведь, рано или поздно я покину «редакторскую» и уже окончательно перейду на работу корреспондента. Меня даже не смущали две неизбежно рабочие субботы в месяц, потому что за них были положены отгулы, которые я могла взять в любое удобное для себя время. Я всё успевала, у меня всё ладилось и получалось…