Александра Стрельникова - Свет мой, зеркальце, скажи…

– Потому что нельзя быть одновременно красивой и умной такой? – бросила я вслед удалявшейся фигуре.

Секретарша вздрогнула и обернулась.

Я стояла в непринужденной позе, прислонившись спиной к дверному косяку и сложив руки на груди. И тоже усмехалась. И тоже – победоносно.

В глазах женщины отразились одновременно две сильных эмоции: удивление и испуг. Оттого, что я точно угадала ее мысли. И секретарша, не сказав ни слова, быстро засеменила в свою «приемную».

«Теперь не будешь считать меня только смазливой и наивной дурочкой. А, впрочем, мне всё равно», – подумала я, заставляя себя успокоиться.

На тот момент я еще не научилась оставаться невозмутимой к «булавочным» женским уколам. Всё это еще было впереди… Все мои «университеты» по части изучения коварно-витиеватой женской психологии, не поддающейся никакой логике и здравому смыслу. «Университеты» длиною в жизнь. Своего рода плата за «слишком белую кожу» и за то, что не дура…

(Я иногда и сейчас содрогаюсь при мысли, вспоминая или думая о том, что могут женщины… А что могут мужчины? Нет, всё же, то, что могут женщины, мужским особям не под силу. У этих всё слишком подчинено основному охотничьему инстинкту. А отсюда и поступки, которые хотя бы можно просчитать. Но женщины… Особенно, одаривающие добродушными, а порою – даже ангельскими улыбками.)

«Наш цветничок» – так называли тандем с моей напарницей мужчины-корреспонденты, останавливаясь поболтать в обычно распахнутых настежь дверях «редакторской».

Корректор с красивым и редким именем Римма была очень привлекательна и сексуальна. И весьма хорошо сознавала достоинства, которыми наградила ее природа, осторожно и деликатно кокетничая со «служебными» мужчинами, которые поголовно все были женаты. Впрочем, наделенная южным темпераментом, взрывная и порывистая, если ей что-то не нравилось, она, моментально превращалась в типичную хохлушку с нарицательным именем «Галя», которая уперев руки в бедра, могла и послать куда подальше, не взирая на институт культуры, который она окончила.

Корректор Римма нравилась одному корреспонденту, который был уже дважды женат. Он всегда смотрел на нее, как кот на лакомые сливки. Но шансов у того мужчины не было. Он был явно герой не ее романа.

Несмотря на то, что мы были ровесницы, наш жизненный опыт был несопоставим. Она рано вышла замуж, рано родила дочку, которая на тот момент уже должна была пойти в первый класс… Также уже успела разойтись с мужем, который иногда заходил к ней на службу.

Обычно он делал это на второй смене, когда разбрелось уже по домам наше начальство и многие сотрудники, которые работали до шести.

(У нас, вообще, было как-то принято, что сюда, в нашу контору на Сумской, всё время заглядывали чьи-то мужья, и жены, и прочие родственники и знакомые сотрудников. Возможно, потому что организация находилась в самом центре).

Когда приходил ее бывший супруг, я тактично покидала кабинет.

После ухода властного и самоуверенного мужчины, который лет на восемь был старше своей бывшей супруги, красивые миндалевидные глаза моей напарницы, в лучшем случае, подергивались туманом. В худшем – были на мокром месте. Мне казалось, что в такие минуты она чувствует себя жутко уставшей от жизни. Несмотря на свой молодой возраст, многое уже было для нее «за спиной». Утешить я ее никак не могла.

Но в моей власти было хоть чуточку облегчить ей жизнь, отпустив ее на два-три часа пораньше с работы. Ведь она жила за городом. И довольно часто случались какие-то накладки с транспортом: то электричками, то автобусом. Особенно, в зимнее время обильных снегопадов и гололеда. Я нередко так поступала, когда мы работали с ней на второй смене.

Помню, как-то принесла к нам в «редакторскую» из своего отдела сотрудница цветок в горшке. Это была одна из тех корреспонденток, которые работали в тандеме, подписываясь всегда двумя фамилиями. Посетовала, мол, у них он совсем завял. Может, света ему не хватало в их кабинете. Решили вот выбросить.

– Зачем же выбрасывать? Может, у нас оживет, – предложила хозяйственная Римма.

Ну, света у нас, положим, столько же было. Окна в наших кабинетах выходили на одну и ту сторону любимой улицы Сумской. Римма поставила цветок на окно, полила растение водичкой из графина. И мы еще с ней поговорили потом, как интересна эта женщина – в прошлом актриса, даже в свои пятьдесят лет.

– Какая же красотка она была в молодости, представляешь, если даже сейчас так выглядит! – сказала напарница.

– Мне кажется, она бы еще лучше сохранилась, если бы так сильно не курила, – тихо заметила я.

Я была тезкой с той женщиной, о которой мы говорили. У нее была незамужняя дочь нашего с Риммой возраста. Напарница была наслышана разных разговоров о поклонниках бывшей актрисы. Она была супругой режиссера одного из харьковских театров и овдовела, когда ей исполнилось всего лишь тридцать девять лет. Замуж больше не вышла. Наверное, так и не смогла найти достойную замену своему режиссеру…

И мы с усердием принялась ухаживать за цветком. Прореживали крупные пожелтевшие листья. Римма даже, по-моему, удобряла почву, или приносила свежую землю из своего сада. И благодарное растение, откликаясь на заботу, быстро пустило новые крепкие побеги крупных листьев удлиненной формы, а затем и «стрелу» из самой сердцевины, унизанную яркими оранжевыми цветами… И вскоре стало украшением нашей комнаты.

– А вы знаете, – злорадно сказала мне и напарнице как-то однажды секретарша, – вынимая пачку пельменей из морозильной камеры и собираясь домой по случаю окончания ее рабочего дня, – у вас цветочек-то заберут. Дамы теперь очень сожалеют, что поторопились его вам отдать.

– Так они ж его выбросить хотели, – в сердцах сказала Римма. – А если б он, вообще, засох за это время?

– Так, ведь, не засох, – усмехнулась секретарша.

– Ну, уж нет, теперь я его не отдам, – запальчиво сказала красивая женщина с редким именем, упирая руки в бедра и моментально у меня на глазах превращаясь в «хохлушку Галю», – я в него столько заботы вложила…

Лицо дамы из «приемной» исказила ехидная усмешка.

– Не отдам, – повторила Римма. – Это даже как-то нехорошо получается: значит, двум молодым красоткам сначала подкинули зачахший цветок… Нехорошо. А когда он у нас ожил и зацвел – решили забрать. Кстати, цветы очень чувствуют злых людей, а цветут всегда у добрых…

Секретарша с удивлением глянула на Римму и поспешила скорее ретироваться из «редакторской», хлопнув дверью.

– Пусть теперь любуются цветком, когда обедать в наш рабочий кабинет приходят, – в сердцах сказала молодая женщина.

Я вздохнула и кивнула, солидарная со своей напарницей.