Антонина Медведская - Тихие омуты

– Ты знай свое – учись, а в эти дела не встревай! – посоветовал Адам.

– Дак как же ей не встревать, когда ее ж Стась Лавицкий и хлестанул. Глянь, якое вухо, и на щеке красный рубец! – возразил ему Вениамин. – Тут не утерпишь, чтоб не встревать…

– А я так думаю, – заметила Анеля, – брат Анюты, Петро, так этого не оставит, он непременно побывает в районе у начальства. Сейчас порядки в школе не те, что были. Евгения Петровна за такие строгости может и ответ держать.

Дня через три после происшедшего у нас в классе приехал в Кузьмино из района дяденька: худощавый, борода рыжая, очки на носу. Мы сидели в классе тихо, как напуганные мыши, и ждали: что-то теперь будет? А приезжий дяденька в учительской долго вел секретную беседу с Евгенией Петровной. Баба Ева не звонила на переменку, изредка заглядывала к нам в класс, грозила пальцем, сидите, мол, тихо и не пикайте!

Когда учительница ушла в свою комнату, где у нее стояли большая никелированная кровать с периной и атласным покрывалом и приземистый комод с ящиками, и там закрылась, дяденька в очках стал вызывать к себе ребятишек, не всех сразу, а по три-четыре человека. Он расспрашивал их, как они учатся, как дома живут, как уроки готовят, стараются ли? И как их наказывают в школе, когда они нарушают дисциплину. Ребята отвечали:

– А мы не лодырничаем, учиться стараемся. Только нет у нас тетрадок, не на чем писать.

– И задачи тоже не на чем решать. А еще – букварей мало.

– Да еще больно охота, чтоб глобус у нас был. А так мы не фулюганим…

Как только ребята избавлялись от робости, приезжий спрашивал:

– Ну, а за что же вас Стась Лавицкий ремнем лупцевал?

– А за то, что когда спросишь что-нибудь у товарища или голову к окну повернешь…

– Да бил он нас так крепко, как палач!

– И что же, он так каждый день ходил по классу с ремнем в руках и хлестал вас? – уточнял дяденька в очках.

– А то как же? Каждый день! – отвечали ребята. – У нас двое парнишек, Костя Шорох и Саня Грибок, перестали в школу ходить. Стась им крепко наподдавал за то, что они хотели у него ремень вырвать.

– Ага! Он вон какой здоровенный, у них дома сала и колбас навалом. У такого мурла разве вырвешь ремень? А учительница еще на Костю и Саньку накричала… Они ж хорошие, не лодыри!

Бородатый дяденька из района вызвал и меня с Аней. Входим в учительскую, а ноги дрожат от страха: а ну как скажет, что мы во всем виноваты, и исключит нас из школы, тогда как?

– Ну-с, как вам живется? – спросил он, поглаживая бородку. Мы молчим.

– Кто из вас самая храбрая?

– Аня храбрая! – подсказала я.

– Ну вот пусть Аня и расскажет, как она боролась за справедливость.

– А что ж он, Стах Лавицкий, все ремнем и ремнем. Что мы ему, собаки? Подкрадывается, как волчина, и бьет ребят со всего маху. Ну я его за это крепко за чуб надергала.

– Надергала, говоришь?

– Ага, надергала. Вот он Тоню, девочку из Бабаедова, ударил, я и не утерпела. У нее ж тут никого из родителей нет, живет у дальних родичей, а они уже старые, – горячо объясняла Аня.

– За то, что за товарку заступилась, – молодец. Только драться, да еще девочке, не больно-то хорошо, как ты сама думаешь?

– Значит, Стась Лавицкий ни за что может бить девочек и ребят, раз его старостой учительница назначила, а мы и защищаться не должны?

Дяденька усмехнулся в бородку, потряс головой:

– До чего ж ты, Аня, похожа на своего брата Петра… Ну-с-с, а теперь обе идите в класс и старайтесь в дальнейшем учиться так, чтоб из вас толковые люди получились.

Мы уже шагнули к двери, но дяденька нас остановил:

– А как тебе, девочка из Бабаедова, живется у Атрашкевичей? Не обижают, работой не больно нагружают? – спросил он.

– Не-а! – поспешила я ответить. – Они добрые. А помогать же надо по хозяйству, делать то-се, не даром же ихний хлеб есть.

– Они люди набожные, тебя заставляют Богу молиться?

– Не-а, не заставляют. А сами молятся. И дядя Адам знает молитву от укуса бешеной собаки. Он наговорит эту молитву на краюху хлеба и даст съесть тому, кого покусала собака.

– И помогает? – поинтересовался дяденька из района.

– Помогает! К нему едут из разных деревень за помощью. Плату всякую привозят, только он ничего у людей не берет, даже сильно сердится. Говорит: «Бедным отдайте, сиротам…»

Дяденька поправил очки на носу, задумался.

– Вы все ж, девчата, на дяди Адамову молитву не очень-то надейтесь и бешеных собак остерегайтесь, много их развелось. Есть случаи и в нашем районе: кусают и скот, и людей…

Больше дяденька из района никого в учительскую не вызывал и к вечеру уехал. А на следующий день за Евгенией Петровной приехал ее отец, хмурый бородатый дядька. Пара сытых коней стояла у школьного крыльца, и отец Евгении Петровны выносил ее пожитки и укладывал в просторную бричку. А никелированная кровать с блестящими шишечками и комод остались на месте, это было казенное добро, а не учительницино. Его бросили помещики, когда бежали из своего дома с колоннами. Хмурый дядька хотел было забрать это казенное добро, но баба Ева оказалась начеку:

– Не хапай, раз не твое! Добро это теперь народное, я за него в ответе.

Дядька отругал бабу Еву и понес к бричке большой черный чемодан, не взглянув на ребят, высыпавших на крыльцо, стал его привязывать. Когда Евгения Петровна, даже не повернув головы в нашу сторону, уселась в бричку, хмурый дядька одарил нас, ребятишек, таким тяжелым и злым взглядом, будто мы были не дети, а стая волков. Он сел рядом со своей дочкой и гикнул на лошадей, огрев их кнутом. Лошади рванули с места и умчались, унесли нашу учительницу Евгению Петровну. Мы же стояли на крыльце с колоннами, ежась от колючего ветра со снегом. Мы готовы были все простить учительнице. Пусть бы она продолжала нас учить, как прежде, а то неизвестно, что нас ждет.

Несколько дней мы ходили в школу и занимались без учительницы. Нами командовала баба Ева. Она сидела в классе с метлой в руках, строгая и важная, и время от времени предупреждала: «Вот я вас…» Мы с Аней вели уроки, помогали ребятам осваивать азбуку, заставляли читать по слогам, решать примеры на сложение и вычитание. Но подчас мы не знали, что же делать дальше, чему и как учить, тогда мы рассказывали ребятам сказки и всякие страшные истории, крепко привирая.

Шел третий день нашей учебы без учительницы. Аня почитала ребятам стихотворение: «Уж я сеяла, сеяла ленок…», а закончив чтение, задумалась, по-взрослому вздохнула и повела рассказ о домовом, будто бы живущем под печкой в каждой деревенской избе. Ребята рты раскрыли, слушают – не шелохнутся, партой не скрипнут. Даже баба Ева заслушалась так, что забыла повторять: «Вот я вас!» И никто не увидел, не услышал, как тихонько приоткрылась дверь и в класс вошел человек. Вошел и замер, стоит и слушает. Но тут кто-то из ребят ойкнул, и тогда все заметили вошедшего. Баба Ева, спрятав метлу за спину, попятилась к двери. Аня с любопытством таращила глаза на незнакомого мужчину, одетого в гимнастерку, прервав свой рассказ на том месте, когда домовой насыпал бабке Федоре горсть соли в молоко.