Виктор Брусницин - Прямо и наискосок

Семья, что говорить, была любопытная. Ирина, габаритная, несколько пошловатая особа, внезапно стала Андрея занимать. Сперва насторожился: прежде девицы столь грубого помола не нравились, искал тонкое, изюмистое, – поразмыслив, постановил, возмужал, стал естественнее.

На первый взгляд казалось, что Ирина первенствует. Была на полголовы выше мужа и нередко справляла ядреные шуточки:

– Иван (имя-то себе выбрал), ты безнадежно лысеешь.

– Что делать, теперь не закроешь.

– У меня есть верное средство, – озарялась она, – поставить тебе рога.

Сотрудник все принимал с глуповатым хихиканьем. Андрей разжился жалостью к существу и был неприлично ошарашен, когда узнал, что тут весьма уважаемый человек. Начал пристально вглядываться и – ничего не обнаружил. Но именно новоявленный приятель и дал импульс – в дальнейшем и материализовать пособил – к новой, неожиданной деятельности.

Славно разместились раз на даче Репринцевых. После бани дети, чистые, уложенные по постелям, ворковали неугомонно за стенкой, стол демонстрировал изобилие, тело ликовало в предвкушении чревоугодия. Шел исконный, душевный час.

Быстро и ласково откликнулся хмель. Мужики сурово беседовали, женщины уважительно слушали, ухаживали расторопно.

– Время идет слепое и просительное, – говорил Иван. – Ты впереди встань, и оно за тобой.

– Всё – так. Только народ мы – русский. Глупый народ, пустой. Слова любим, а рука к рюмке движется.

– В том и казус, что в русском народе живем. Все ждут чего-то. Ты впереди и вставай… А насчет глупого – зря. Ленивый – да. Но я такое скажу: мысль – она в слове. Дело живот греет, слово – душу… Видел я иностранцев. Скучные они.

– Тебя ж деловым зовут, – любезничал Андрей.

– Потому так и говорю, – без апломба отсылал Иван.

В тот вечер Иван разговорился. Поведал пути доступа к коммерческим операциям, схемы, поскольку украшал повесть цифрами и фактами, выглядело все просто, слушалось интересно. И поработала информация.

По досужим надобностям наведывался иногда Румянцев в институт, где работал прежде, ситуацией владел. Шла пертурбация, валили стариков, в корзину пихали диссертации. Начальником в бытность его служил занимательный мужчина, «гражданин на все времена». Остряк, импозантище, потомок польских конфедератов, лепесток высокого, доросшего до бомонда дерева, доктор наук и полный в ней профан, секретарь парторганизации, выпивоха, прохиндей, бабник и интриган, к своим пятидесяти годам обладатель громоздкого и интенсивного прошлого, неувядающей натуры и прочего, что может составить самую отъявленную репутацию. Еще словесил Горбачев, еще не выбросили партбилеты, а Гайсинский, недавний адепт коммунистических идеалов, уж вглядывался в атрибутику капитализма.

Упоминалось, что последнюю точку в уходе Андрея из института поставил он. С полгода прошло после увольнения и заявились однажды к Андрею Гайсинский с компанией. Выпивали с часик, затем Андрей завел Гайсинского в ванную и внушительно объявил:

– Однако ты, Валерьян, сволочь.

Тот достаточно трезво обследовал лицо Андрея и, немного подумав, изложил:

– Не верю.

Андрей начал удрученно доказывать правоту, тот глубокомысленно искал контраргументы. Кончилось объятиями.

В настоящее время Румянцев слыл в институте ушлым. При его посещениях Гайсинский жал Андрею локоть и сокровенно говорил:

– Ну что, как?

– Да так себе, – с плутоватой ухмылкой отвечал Андрей. Гайсинский понимающе и удовлетворенно кивал головой и заговаривал о быте.

В одно из посещений в приватной обстановке Валерьян с иронией заговорил:

– Черт возьми, прет молодежь. Директором Чижова поставили, а? Кандидатишка! Вчера на цырлах передо мной лазал, а нынче… Взгляд-то какой! Я намедни из кабинета его выходил, дверь задом открывал.

Поведав несколько последних баек, Гайсинский полушутливо – это вообще была его манера – затеял деловые разговоры.

– Слушай, думаю кой-какую коммэрцию в лаборатории изладить. Мужики озверели, договоров с предприятиями нет, скоро штаны начнут спадывать.

– А что, это сейчас позволяют? – удивился Андрей.

– Ну, мы с тобой всегда вперед смотрим. Я недаром задом дверь открываю.

– Дай бог, в таком разе.

– Но как это делается, Андрюша? Ты у нас практик.

Румянцев вдруг, не без дурной бравады, открыл то, что повествовал Иван. Гайсинский занялся, как сухая хвоя. Андрей тут же пожалел о фанфаронстве, ибо бывший руководитель начал глубоко дышать и настойчиво теребить, требуя деталей. Пришлось смыться.

Однако не те ребята, Гайсинский через неделю вытребовал Румянцева на рандеву. Пришлось объясниться: Андрей выложил все – от собственного нынешнего положения до эскиза общей обстановки, что нарисовал Репринцев. Уж разговор подходил к концу, уж предложил Гайсинский пробовать вместе новое дело, когда невзначай в теме упомянул Андрей фамилию Ивана. Аж дернуло Гайсинского. И сдерживаться не стал, выдохнул сокровенно:

– Порекомендуй меня, парень. Обязан буду.

– Попробую, – простодушно согласился Андрей.

Короткое время испытывал Румянцев легкость. С этим и рассказал о причинах появления Валерьяна и всем ходе беседы Светлане. Закончил рассказ с удивлением:

– Видишь, Иван какой человек известный? Явно Гайсинский о нем наслышан.

Здесь, когда увидел пристальный, давящий взгляд Светланы, мгновенно все оценившей, начался зуд. Навалились терзания.

Шанс, требовалось напряжение, движение. Но Андрей обленился, положение его как нельзя устраивало. Да и нудила рана первого предприятия, слишком глубоко врос страх перед деньгами, что так легко ломают устоявшееся. Наконец, в ситуации слишком явен статус посредника.

Время перед сном прошло негативно. А ночью Андрей проснулся, в виски стучал вариант. Штука состояла в том, что основное упование Гайсинский возлагал на обширные и глубокие связи с медеплавильными комбинатами, с которыми лаборатория тесно и взаимоприятно сотрудничала. Уязвимой стороной был сбыт. Это пятно и приковало сейчас взгляд. Муж сестры, мужик свой в лом, работал главным инженером проекта в Гипромезе и курировал именно потребителя. Паутинка сплеталась. В сущности, вся комбинация замыкалась на Румянцеве. Он встал и пошел курить.

С утра его лихорадило, воображение кипело перспективами могущества, невообразимыми доселе панорамами, – зловещей тенью конкурентов. Нельзя терять ни минуты, стучало в висок. Кое-как дотерпев до вечера, поехал к сестре, соорудив в голове изящную, как ему казалось, и законченную формулу предприятия. Когда изложил идею, сестра улыбнулась и молча вышла из комнаты.

– Погодь, – сказал Станислав и тоже вышел.

Быстро вернулся.