Наталья Гарбер - Тайные истории Пушкинских гор

А вот теперь плоды ливневых муз надо оцифровать.

Мельком удивившись, как все-таки много аппаратов нужно сегодня человеку для элементарного удобства, я успокаиваю принтер, выключаю ТВ и включаю ноутбук – единственный аппарат, который после возвращения электричества в дом терпеливо ждал, пока понадобится, и сам по себе не голосил.

К подруге я сегодня, конечно, не поеду: ливень продолжает размывать два километра глиняной дороги по крутым косогорам, что ведут к ее коттеджу.

Сегодня я допишу эту историю о ливне к первой – про ласточкин мост через Сороть, и завтра отвезу подруге сразу две истории. Пусть развлечется тем, как складывается моя новая книга, вымечтанная за июнь через сны.

Я все на ночь спрашивала источник сновидений, о чем мне писать. И снилась мне какая-то московская толкотня. Пока, наконец, вчера Бог не отмыл мне глаза в стремительной Сороти: вот об этом пиши, что прямо перед тобой. Все – здесь.

Вот и пишу про все, которое – здесь. И оказывается: здесь – красота!

Подругу зовут Нюта.

Когда подсохнет, я от нее привезу вам историю про пушкиногорские поля.

Ах, какие здесь поля, если б вы знали, какие поля!

Не описать. Сегодня не описать.

Про поля – через пару деньков. Когда пройдут дожди.

Мишка – пес душевный, с пониманием. Мех у него густой, а уши обрезаны в раннем детстве, так что теперь они мохнатые и круглые, как у медведя. Потому и – Мишка. Одна засада – по раскрасу Мишка рыжий с черными и бежевыми подпалинами. Нестандартный такой медведь. Зато вдоль спины у него стильный пробор и хвост султаном – большой, красивый. Мишка им активно машет дружественным лицам, и нежно тычется башкой с мягкими ушами в руку – гладь. Так что дружественных лиц у него много – Мишка общителен и народом любим.

Живет он у соседа моей подруги – художницы Русаны, за забором. Спит под ее верандой, а кормится в обоих домах и еще в поселке, куда постоянно бегает по делам. Ошейника у Мишки нет, но ухоженный вид и контактность явно говорят: Мишка – пес домашний, его положено любить, а не бояться. Народ и не боится: кормит, гладит и хвалит. Мишка в ответ утробно и подробно бурчит, будто разговаривает с тобой ласково на своем медвежьем языке, потягивается и нежно заглядывает карими глазами в душу. Миляга, одно слово.

Русана дала ему давеча четыре рыбьи головы. Три Мишка съел, а на четвертой засбоил – много. Чтоб не пропадала, он пошел и зарыл ее под розовый куст у веранды. Теперь розы пахнут рыбой, а Русанина мама удивляется – откуда это?

– Впрочем, может, это и не наши розы, – задумчиво говорит она мне, садясь на ступеньки, на которых тут же пристраивается и Мишка.

– Как это?

– А клумба-то на соседском участке.

– Как это?

Между домами Русаны и соседа с этой стороны – ни забора нет, ни межи. За клумбой – яблони, впритык увешанные в этом году еще зелеными плодами, а потом старый соседский рыжий домик с белыми ставнями. Узкая длинная клумба, параллельная домику, отделяет нас от яблонь, и я всегда думала, что за нею – соседи, а тут – Русана.

– Нет, – говорит Русанина мама, – граница у нас неизвестно где. Одно знаю точно: соседи, добрые люди, разрешили нам на их территории поставить туалет. Туалет – точно на их участке.

Мишка, регулярно толкающий мою руку мягкой башкой, чтоб за разговором не отвлекалась гладить его, подмигивает мне в этом месте: у меня, мол, ушастого, ваших проблем в помине нет. У тебя, говорю, нет, а у людей с этим делом всегда заморочки. Мишка понимающе урчит, и я в ответ вдумчиво глажу его по голове.

Оба участка покато спускаются к осинам и ивняку, за которыми шумит проточный пруд. Перед деревьями на соседском участке – выкошенная лужайка, а на Русанином – вся в траве. Деревянный классический зеленый сортир стоит на опушке, вписываясь между Русаниными ивовыми кустами и соседскими осинами. Когда я туда пошла сегодня, Русана предупредила – аккуратно, после дождя там скользко и могут быть змеи. Дорожка была вполне проходимая, ужик вильнул хвостом по стенке снаружи сортира, джентельменски уступая мне очко. А над туалетом в шумных кронах осин, колеблемых веселым ветром с пруда, виртуозно заливались два соловья.

– Раньше сортир стоял там, наверху, – повествует тем временем старшая хозяйка дома, – и очень вонял. А соседи разрешили – и мы поставили его внизу. Хорошие соседи.

Наверху – это у забора с Мишкиным хозяином, что в пяти метрах от Русаниного жилья. Конечно, вонял – уж очень близко от дома, снова подмигивает мне тихонько Мишка. И еще, бурчит он, соседу была отдельная радость – у него в трех метрах с той стороны беседка для романтических увеселений стоит. А внизу Русаниного участка, у забора вдоль дороги стоит ее картинная галерея – сарайчик, где она открытки с Пушкиным и прочие диковины продает. Так что соседи из рыжего дома и вправду замечательные, что сортир разрешили от любителей искусства спрятать на своей территории за Русаниным ивняком.

– Сосед Валера был очень хороший человек, вратарь. На воротах у пруда стоял, и пропускал машины туда-сюда, – продолжает тем временем Русанина мама.

У пруда за осинами и правду идет дорога в Михайловские угодья, и аккурат на перешейке между прудом и мельницей, где Онегин стрелялся с Ленским, стоит будка со шлагбаумом и охранником, который у туристов проверяет пропуска.

– Валера, старый моряк, там работал, пока был жив. И называл всех проезжих «салагами», – нежно договаривает Русанина мама.

А соловьиная пара в листве заливается, подтверждая, что да, так все и было: старый морской волк у пруда «строил» туристов, чтоб не баловали. Я верю: птицам с верхушек осин будка видна как на ладони.

Соловьи, кстати, здесь всегда поют, когда я захожу. Мишка, добрая душа, птах не гоняет и не облаивает, – он друг человека, а не охотник. Сейчас жарко, и он ныряет под высокие опоры Русаниной веранды – спать до вечера. Через пять минут оттуда доносится довольное медвежье бурчание и утробный храп. Мишке снятся Русанины картины.

А картины такие. Вот Пушкин сидит в маковом цветке, играя на флейте. Вот поэт спит на кровати, а вокруг столпились и разглядывают его три удивленных медведя. А вот он на дуб залез и стихи пишет. В ветках дуба ученый кот на цепи болтает с русалкой, а внизу гуляют олень и лев – как в раю, где никто никого не ест.

Мишка, хоть и друг всем зверям и людям, но такому благодушию не верит, и порыкивает во сне для порядку. И тогда картина сменяется на другую: лежит Александр Сергеевич, опираясь на валяющегося рядом льва, на косогоре в Михайловском, и смотрит, как вокруг знаменитой мельницы расцветают диковинные розы в Русанин дом высотой. Ну уж, нет, решает Мишка во сне, это уж ни в какие ворота не лезет, – и просыпается.