Владимир Земша - На переломе эпох. Том 2

– Спасибо, – кротко ответила женщина и исчезла.

– Ну, офигеть! – лейтенанты смотрели один на другого.

– А вообще, вот бы к нам лучше приехала, например, Тина Тернер! – мечтательно произнёс Майер.

– Ага! Со своим «идейно-вредным» репертуаром! – усмехнулся Тимофеев.

– А я не понимаю, почему она запрещена, ещё понятно, за что Киссы там или Чингисхан, а вот её за что?

– Дурдом, конечно, но она в «запретных списках» за пропаганду секса!

– Да полный дурдом! Нужно это в срочном порядке «перестроить»!

– На-а-до. А может, и нет. Всё это может как чертик из табакерки выскочить, назад потом не спрячешь!

– Да ну тебя, везде тебе черти мерещатся, – Майер махнул рукой, – глупости это всё и перегибы!

(Наверняка здесь было много и перегибов, и глупостей, и тупости. Было много разного, реальная «вредность» чего крайне спорна. Но главное остаётся то, что страна боролась с основными человеческими пороками, проникающими в умы общества и через музыку. Да, это, где-то, была политика. А кто может утверждать, что всё, что происходит сегодня – не политика? Не продиктовано политической конъюнктурой современности? Кто-то скажет, что сегодня – это лишь экономика! Но кто же, образованный, сможет отделить эти два, неразрывные между собой, понятия! Любое действие порождается противодействием. Во многом запреты в странах социалистического лагеря были вызваны как следствие активной работы всемирного антикоммунистического крыла, зачастую объединяющего в своих рядах отпетых подонков, военных преступников всего мира. Так, если ребёнку на улице не предлагают наркотики, то и родители не запирают своё чадо дома под замком, например. Итак, страна боролась с пороками, которым сегодня уже никто не ставит никаких заграждений.

Это сладкое слово – Свобода! Для не паникующей советской молодёжи, увлечённой учебой и нацеленной на достижения, не было с этим особых проблем. Она училась, а не «фарцовала» по паркам, с запретными пластинками. Слушала прекрасную музыку, которая была доступна. Любые фанаты, хоть музыкальные, хоть какие, – это зомби, уверовавшие в то, что вокруг их фантазий и есть единственно существующий реальный мир, где они находят себя. Выходит, что это заблудшие люди, ставящие перед собой цель поклонения созданным ими же кумирам? А что они несут сами-то в Свет? Кроме своего фанатизма? Ни-че-го! Кстати, у церкви список запретов куда шире… Но кто обращает на церковь внимание? Главное толкаться в церкви на Пасху за «благословенными брызгами», нежели уверовать в необходимость воздержаний от грехопадений! Сегодня запретом ничего уже не решить. Не положишь общество «поперёк лавки» и не выпорешь розгами… Время сегодня иное. А где же она – истина? Разве современники являются её носителями? Разве мир не идёт к своему краху?

Разве растление общества и ценностная его дезориентация не налицо?! Разве мир не содрогается от потрясений!? Разве наступила счастливая пора всемирного благоденствия, равенства, мира, дружбы и созидания? Разве эта эпоха уже наступила? Чему же тогда все так радуются? Не слишком ли рано и опрометчиво?! Даже развитое американское и европейское общество – сердце современного «западного благоденствия» – сегодня переживает глубинный идеологический кризис, выход из которого пока всё ещё скрыт туманным горизонтом! Да и само общество стареет и вырождается… Геополитический и экономический кризисы надвигаются! И чем всё кончится, ещё никому не дано понять! И кто знает, что нас всех ждёт уже за следующим поворотом жизни? На «Титанике» до последней минуты столкновения с айсбергом так же никто не грустил,.. не приведи господь такого, конечно!

Да, мы жили в СССР в сложное время. В очень противоречивое. Но нас учили добру. И главные христианские ценности, несмотря на атеизм, у нас, безбожников, были воздвигнуты на пьедестал! Который, к счастью для многих, безнадёжно рухнул. Который мы сами же свалили собственными руками под всеобщие аплодисменты!

И что с нами сейчас? Кто мы? Есть ли мы вообще? Я имею в виду, есть ли мы духовно? Что у нас осталось кроме наших телесных оболочек, туго набитых колбасками и пивом? Ради чего мы существуем? Лишь одно – зарабатывать и потреблять! Потреблять и зарабатывать. И ещё тупо орать перед ящиком ТВ или на концертах и матчах. Хлеба и зрелищ?!

Лишь эти ценности сегодня воздвигнуты на пьедестал МИРА!

Но это путь в никуда, каким бы сладким он ни казался! Ибо все наши человеческие устремления направлены в песок! Мы уподобились гражданам загнивающего Рима, заполнившим трибуны Колизея! Мы – это большинство. Это «электоральные овечки». Это «демос». Мы – «паства». А пастве всегда будет нужен поводырь… Ибо сама она никогда не решит, где ей пастись. Сегодня – так, завтра – иначе. И всегда она будет неблагодарно жрать свою травку на поле. Ибо чувство благодарности этим божьим созданиям не знакомо… Они просто тупо жрут всё, что им попадается,.. без разбора,.. лишь бы было вкусно.

Это так, немного рассуждений на любимую для всех современников тему: «как меня мучили в СССР».)

***

Солдаты. В полковом клубе расселся личный состав полка.

Свет погас. На большом экране мелькают фрагменты из кинофильмов с участием самой Элеоноры Быстрицкой.

Включается свет. Все видят, что Быстрицкая, облачённая в белое платье, подобно лебедю, собирается пройти с «галёрки» через весь зал и выйти на сцену.

Но боец-кинооператор продолжает крутить фильм.

Не выдержав, Элеонора негромко так говорит стоящему рядом офицеру.

– Да скажите же ему, пусть остановит фильм!

Начинается общее шебуршание. Офицер отправляет бойца наверх к оператору. Тот убегает. Кто-то кричит снизу.

– Выруба-а-ай фильм!

Наконец, сдавшись, актриса соглашается.

– Ладно, пусть фильм идёт, выключите свет.

Тут гаснет свет и вырубается фильм. Зал в полной мгле.

– Да пусть же он включит фильм! – восклицает актриса.

– Врубай фильм! – буквально взрывается зал. Свист. Вопли.

– Боец! Давай, дуй наверх! Пусть этот дол-б врубает кино!

Боец исчезает в темноте… Хоть вырви глаз. Ничего не происходит. Лишь свист и гомон.

– Ла-а-дно! Включайте свет! Я выхожу! – раздражается Быстрицкая.

– Врубайте свет! – кричит офицер.

Загорается, наконец, свет. Быстрицкая, вскинув руки в зал, начинает дальше движение «лебедем», загадочно так, романтично… Тут врубается кино. Актриса меняется в лице, превращаясь в бешеную мегеру, простите меня за сравнение. Но кто бы не превратился в мегеру или в саму медузу-горгону, в подобной ситуации. Ещё несколько раз включается-выключается свет, кино. Элеонора Быстрицкая, накричавшись до сыта на солдат и офицеров, на офицерских жен, приведших с собой орущих и бегающих по клубу детей, отчаявшаяся вконец, сидит в зале и молча смотрит до конца кино про себя саму в окружении, как она считает, крайне невоспитанных людей, навсегда отметивших её, в своей памяти, как крайне не доброжелательную самовлюблённую особу…