Лилия Расческова - Приходи ко мне жить. Рассказы о людях, зверях и ангелах

© Лилия Расческова, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

В утреннем автобусе, прошитом прохладными лучами осеннего солнца, ехали два десятка молчаливых пассажиров. Одетые в практичное темное мужчины и женщины. Обтянутые джинсой и кожей девицы с дневным запасом косметики на свежих и припухлых со сна личиках. Дремлющие стоя юнцы. Публика постарше держит равнение на запотевшие окна.

Автобус мчался по улице, трясясь в особой – неуклюжей и непредсказуемой автобусной аритмии. И пассажиры тряслись вместе с ним. Сонные тела не могли приспособиться и предугадать следующий прыжок раздрызганной машины, качались, сталкивались, повисали на поручнях, словно неживые.

В несвежем воздухе салона, застыв серой тучкой, тряслись в той же неуклюжей аритмии и несложные мысли людей. О том, как опостылела жена. О том, как надоел со своими пьянками муж. О том, что вечно нет денег. О том, что надо бы бабу. О том, где же нормальные мужики. О том, что все достало. А до выходных еще… И лето кончилось.

Только где-то ближе к кабине водителя светилось из-под налезшей на лоб шапки нежное детское лицо. Мальчик, сидя на коленях мамы, радовался удачному дню. В садике отключили воду, всем велели идти домой. Мама расстроилась, раз десять повторила «Да что ж это такое!» и, сердито дернув сына за руку, повела его к себе на работу. Вот это радость так радость! Целый день с мамой на ее работе. А работа у нее интересная – не зря же она так торопится каждое утро. Мальчик, предвкушая целый праздничный день, снисходительно, великодушно поглядывал на скучных взрослых.

Весь, до самой макушки, он был полон любовью. Он до немоты или до бессмысленного крика любил маму, на худенькой груди которой сейчас так вальяжно и расслабленно раскинулся. И мама любила его. Эти две любви переливались одна в другую легко, мгновенно – достаточно было только посмотреть друг на друга или даже услышать родной голос в прихожей. А там, рядом мамой, был еще кто-то. Он любил их обоих. Мальчик отчетливо видел его уже несколько раз: вечером, когда мама шла выключать настольную лампу, рядом с ней вдруг вспыхивал золотой крылатый силуэт. И этот золотой охранял маму и мальчика, да и весь дом вообще.

Разглядывая любовным взглядом соседей, чьи тела тряслись так мучительно аритмично, мальчик удивлялся: неужели они не знают, что их тоже охраняют? Тогда он может научить: если прищуриться – вот так, чтоб через ресницы видеть все, то можно заметить, что рядом с каждым человеком в защищающем жесте застыли другие золотые. И все с крыльями.

Мальчику было смешно смотреть на взрослых, которые притворились, что не видят и не чувствуют этих светящихся соседей. Чего уж, у больших скучные игры. Говорят, так надо. Наверное, они смеются и балуются, когда дети засыпают. Мальчик верил, что так и есть. Иначе зачем становиться взрослым? Надо спросить у мамы про золотых. Мама еще не совсем взрослая, она поймет.

Автобус останавливался, открывались двери, кондуктор равнодушно и громко выкрикивал названия следующих остановок, пассажиры менялись местами, выходили и заходили. Двери закрывались, снова начиналась тряска, снова бились в приступах аритмии взрослые люди, забывшие, что их любят и защищают. Среди них, улыбаясь золотым фигурам и теснее прижимаясь к маме, плыл в облаке любви мальчик.

У блестящих дверей кафе монотонно гудел охранник: «Банкет, говорю же! По приглашениям впускаю! Давай приглашение – пропущу…» Ему робко возражал молодой человек, выглядящий совсем не как свадебный гость. Растрепанные волосы, куртка в непонятных узорах, широкие штаны, как будто даже шаровары, обут то ли в тапки, то ли в старые кеды. За спиной незваного гостя бултыхалось нечто – рюкзак ли, торба ли. Во всяком случае, в мерцающих осенних сумерках эта ноша казалась горбом.

Парень мялся, не оставляя надежды попасть внутрь шумящего и звенящего посудой общепита, смотрел пристально в зал, но вступать в настоящую схватку со служивым ему явно не хотелось.

«Да никто не звал тебя, задрыга! Не на ту свадьбу приперся, – куражился охранник. – Это чужая свадьба, чу-жа-я! Тут приличные люди, не то что…»

«Чужая? – парень наконец всмотрелся в лицо стража дверей. – Нет, вы что-то путаете! Меня там ждут, меня звали… Дайте мне поговорить с невестой, она ждет меня!» Охранник, дождавшись сопротивления, озверел, пошел грудью на наглеца: «Вали отсюда, кому сказал! Щас ментов вызову, с ними и поговоришь!»

Молодой человек отшатнулся, растерянно застыл перед крыльцом. Охранник неторопливо вернулся в теплый холл, закрыл дверь. Усевшись в кресло, достал сотовый и погрузился в незатейливую, но азартную игру…

Тот, кого он прогнал, медленно двинулся вдоль витрины кафе. Чистые, ничем не закрытые стекла переливались праздничным светом, искрились – оторваться от созерцания чужой свадьбы было невозможно.

Торжество было немноголюдным, гости сидели за столами, поставленными традиционной буквой «п». Перекладинку буквы украшали своими персонами невеста и жених. Не очень молодые, потому наряженные солидно, без излишних откровений, они смотрели в разные стороны, как орлы на царском гербе. Жених что-то непрерывно говорил, то и дело поворачиваясь к избраннице, чтобы убедиться в ее внимании. Невеста выглядела как-то нерадостно: брови, лоб напряглись в тоске и раздражении, а щеки, рот улыбались. Она переводила взгляд с одного лица на другое, со стен – на стол, с жениха – на тамаду. Казалось, она заставляет себя сидеть на одном месте.

Между тем жених говорил ей важное: о том, что дачка уже в собственности, что у него стабильная работа, за которую во все времена хорошо платят, что уже пора поменять машинку, да и ремонтец в семейном гнезде надо бы затеять… Невеста кивала головой, соглашалась, гладила рукав его пиджака и все что-то высматривала. Кого-то ждала.

Наконец вскочила с места, оборвав торопливым извинением сравнительный анализ «фордов», и почти бегом кинулась в туалет.

Банкет только что начался, санитарное заведение пока пустовало. Невеста заскочила в кабинку, хлопнула крышкой унитаза и уселась на нее, не расправив даже платья.

Порылась в ридикюле, который теперь назывался кусачим словом «клатч», вытащила сплющенную сигаретку, зажигалку (невесте неприлично курить!), прикурила и с наслаждением затянулась. То ли дым попал в глаза, то ли еще что, только из глаз брызнули слезы. Женщина задрала лицо к пластиковому потолку – не хватало только, чтоб растекся макияж, который ей навели подружки!

Как они хлопотали! Как будто это были их свадьбы, а не ее! Они тащили, толкали, тормошили, покупали, мерили, искали, меняли, звонили… «Дурой будешь, если опять взбрыкнешь! Ты посмотри, какой мужик: работящий, с перспективой, пьет мало! Наконец будешь жить спокойно, при деньгах! А друзья у него какие! С такими далеко пойдете!» – бабы увещевали ее, торопили, не давали вставить слова. Да и сама вроде ничего против не имела.