Лилия Виноградова - Улыбайся мне

Эта жизнь, напролёт и навылет —
То подарит, а то отнимет,
То устроит такой фальшь-финал,
О котором ты, милый, не знал.

Эти сны, от кошмара до грёзы —
То как ветви сплетясь, а то порознь,
Наломают таких, милый, дров,
Что костры запылают из слов.

Это всё напрокат и на вырост.
Кто-то впустит, а кто-то выдаст.
Всё вернём, не сносив, не сломав,
Как слона проглотивший удав.

Я люблю писать чернилами от руки.
У меня на сердце лёгкие кружатся мотыльки.
Мы такие близкие, даже когда далеки —
И поэтому спокойно летаем.

Нет надрыва там, где разрыва нет.
Гармонично выстроен этот парад планет.
И за нас стеной божий весь интернет
С тех пор, как остров стал обитаем.

Почитай мне на ночь и не уноси свечу.
Я могу всё чего пожелаю, чего захочу.
Что колхознику дёшево, то дорого москвичу,
А вообще-то оно бесценно.

Заливаем баки и заправляем по ходу бак.
Мы одинаково любим кошечек и собак.
Мы друг другу и рыба, и удочка, и рыбак,
Режиссёр и рабочий сцены.

Я люблю писать и жить, будто смерть – фигня.
У тебя в избытке глины, воды и огня.
А для тех, кому нас ни на миг не понять,
Есть другие люди и их пространства.

Разбери мой почерк на атомы, на слога.
Наша жизнь столь радужна, сколь строга.
И пока не растают в дымке памяти берега,
Я согласна на постоянство.

…и вот, представляешь, бац! – и первое февраля,
И по-прежнему кружится и не поменялась местами с небом земля.
И хлеб вместо камня на сердце и на столе,
И пальцы в меду и в чернилах, и шампанское в мыслях и в хрустале.

А ведь совсем недавно казалось, что – пропасть, край.
Полыхала бессонница, и отчаянье шло, как Мамай.
Спайки в памяти так болели, что не приподнять руки,
И по дому шастали стылые злобные сквозняки.

И вот, представляешь, бац! – и скоро повеет весной.
И я даже в неё поверю, ведь ты неизменно со мной.
И рифмы распустятся, как шиповник на битом стекле…
…представляешь, как мало мне нужно в этом нашем с тобой феврале.

Через фильтры и титры глухо запертых на засов границ,
Через железный занавес заражения, что повесил вирус,
Я тебе улыбаюсь под маской бесчисленных разномастных лиц,
А ты ко мне тянешься из ожидания, из которого так внезапно вырос.

Мне не страшно вышучивать подступившую к шаткой оградке смерть.
Пену дней поглощает готовый на всё, что смывается, рукомойник.
То ли кошка ступает неслышно, а то ли идут уже отпереть?
И как в детстве запутались, кто тут теперь казак, ну а кто разбойник.

Стоп-машина в самом шаге от обрыва.
Новый поиск запустил вселенский браузер.
Продолжению не бывать без перерыва,
И поэтому наш мир сейчас на паузе.

Передышка, перемирие, тайм-аут.
Загляни в себя, там смерть и воскресение.
Ты ветрувианский человек, пока тут
В золотом находишься сечении.

Чтобы Богу заглянуть в лицо,
Нужно сохранить своё лицо.

Мутновидящим небесам не до бирюзовых и синих прибрежных строк.
Растаможенные прожекты улетают с острова на материк.
Воображение проникает в желание и зачинает лихой пролог,
И скепсис снимает шляпу и щурится благосклонно, как Беня Крик.

Мой замысел мечется псиной, чьих хозяев уносит беспечный катамаран, —
Страшно броситься в зыбкое нечто, но этот берег вдруг опустел.
Не приведи господи помереть от скуки, давай-ка от смеха или от ран,
А ещё лучше вот что – сделай так, как и без моих подсказок хотел.

Я хочу, чтобы, в сущности, всё было так, как охота мне.
Чтобы сказано-сделано, сыграно, спето взаправду – всё без балды.
Вот я свистну, и замысел станет живым и живучим вполне.
А пока не вернулись хозяева, псину поглажу и принесу ей воды.

А ты говоришь мне, что рос на реке,
Что к ветру привык и к открытой воде большой.
А я от дыхания в наушнике
Летаю пёрышком от Мэдисон до Сорок шестой.

А мы перешёптываемся за мили миль.
Поверх паутины часовых поясов.
Я прошу добавить в капучино ваниль.
Ты выстраиваешь равновесие наших весов.

Когда мы встретимся, развяжется ноющий узел в висках.
Раскроется счастье настежь, и закроется дверь на засов.
Выйдет из берегов и обратно войдёт наша с тобой река,
И мы позабудем о зыбкости её берегов.

Вивисекция. По зацелованному и заласканному
Резать лезвием для расчленения мёртвого,
А оно совершенно живое такое, и брассом ко дну
Ни в какую. И только в спирали боли завёрнуто.

Отчаяние. Кричишь, а это лишь эхо вчерашнего шёпота.
Когда не могли наглядеться, надышаться друг дружкой.
Прости меня. Нет и не будет во мне такого опыта —
Убивать в себе вымоленное, животворное, самое нужное.

Ожидание. По клетке суток, сквозь прутья твоих терзаний и домыслов
Перемещаясь то вскользь, то стремглав, как зверюга,
Я всё равно, всё равно повторяю про божий промысел…
И что, как ни режь, ни беги, а нам не отрезаться друг от друга.

Вот послушай, как я, например, бы сегодня с утра хотела
Одеться в траву и листву, что вспыхнула, но так и не долетела
До земли – столь ленивой, сырой и на всё для меня готовой.
Например, я бы не прочь до темна оставаться такой фортовой,
Наделённой всесилием гор и грозы коренной мальфаркой,
Управляющей долей людской, словно гейзерной кофеваркой.
Посидеть и попить вина возле озера облаков и тумана.
Я бы, кроме того, желала на выдохе послевкусия хризантем и тимьяна.
Да ладно, поверил? На самом же деле мне более чем довольно
Умения любить гул моих шагов, уходящих прочь от всего, что больно.