Екатерина Тарасюк - Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs)

– Почему бы не с Кирой?

– Она еще не уверена, что сможет, поэтому лучше попробую с кем-нибудь другим… Эй, Сурикова! – Влад подозвал девушку, которая почему-то все время находилась около Анны Александровны.

Берднев носился чуть ли не по всему классу в поисках партнерши, что-то кому-то объяснял, уговаривал. Поглядев на это, Марк невозмутимо развел руками и поспешил за Евой, которая, скорее всего, была уже на первом этаже в кабинете физики. На первом этаже было шумно, похоже, что у коридора, ведущего к спортивному и актовому залам, вывесили объявление, которое более всего влекло внимание младшеклассников, наслышанных о загадочном и таинственном новогоднем бале.

В 106 кабинете было невероятно тихо. На кафедре были разложены тетради для контрольных работ и варианты тестов.

– Ощущение чего-нибудь… – улыбнулся Марк и посмотрел на Романову, занимавшуюся своими ногтями. Стоило ей заприметить «другана», она схватила со стола свою сумку и пересела к Кире, которая, скорее всего, продолжала размеренно жевать булочку с джемом и сосиской вприкуску где-нибудь в столовой. Зильберштейн удивленно хмыкнул, нахмурив брови, и занял свое место, разложив вещи на парте.

Физику Марк никогда не любил не потому, что ее не понимал, а из-за того, что кто-то вбил ему в голову, что он – стопроцентный гуманитарий. Также ему не нравились учебники темно-синего цвета. И тесты… Много тестов. Scheisse Teste [33] Scheisse Teste – чертовы тесты ( нем. ) ! Он их терпеть не мог, как и вся страна. Обычно Зильберштейну помогала Ева, умница-разумница, которая никогда не оставляла поэта-безнадегу в беде. На нее всегда можно было положиться.

– Итак, на следующем уроке будет пробный мониторинг по пройденному материалу девятого и восьмого класса. В конце февраля пишем городскую контрольную, – сообщила Людмила Васильевна, учительница физики, опираясь на кафедру. – Записываем в тетрадях тему урока: «Ньютонова механика».

Тем временем Ева что-то с улыбкой обсуждала с Кирой и Владом, специально подсевшим к ним, за парту к Ангелине. Так уж вышло, что у Людмилы Васильевны не существовал план посадки, и она не обращала внимания на то, что кто-то сел из-за «великой и чистой любви».

«Устраиваешь показательные выступления? Рановато, Ева», – мельком взглянув и укротив взгляд, Марк подпер рукой голову и принялся неторопливо выводить заголовок в тетради, прекрасно понимая, что все действия Романовой не более чем демонстрация. Загадка: что именно она хотела этим показать?

Но вернемся к главной теме – новогодний бал. Знаете, при одном упоминании о бале сразу вспоминается один мультфильм, «Анастасия», кажется. С невероятными историческими коллизиями и приятными песнями, такими родными детскому сердцу. Да, но почему Анастасию называли Аней? Абсурд.

Итак, о бале. Влад не растерялся и вместо Евы пригласил ту самую Ангелину, которой срочно надо было исправлять двойку по литературе. В общем, они нашли друг друга. Да и вместе их пара смотрелась несколько гармоничней, чем будь он с Романовой. В паре они… слишком противны, как соевый шоколад на зубах. Ангелина показалась бы зрителям интересней, пониже Влада, учитывая, что Ева с ним почти одного роста. Несмотря на всю свою хрупкость, Геля была, что называется, «бой-бабой», палец которой в рот не клади. Длинные накрашенные ресницы и тональная маска, которую Анна Александровна любила называть посмертной. У нее были шикарные медные волосы по пояс. В отличие от Зильберштейна, Еве не нравилась пара Влада и Гели. Ревность – жуткая и страшная штука.

Перед репетицией Ева поспешила в раздевалку, игнорируя непонимавший взгляд Савановой, которая все-таки решила участвовать в выступлении и запоздало спохватилась с поиском партнера. С Владом она, насколько я знаю, даже не думала танцевать – из-за женской солидарности. Впрочем, она искренне сомневалась в силах Евы – маловероятно, что игра стоила свеч.

После уроков Зильберштейн собирался поговорить с подружкой для налаживания отношений, но она оказалась невероятно шустрой, как хомяк, и покинула кабинет истории точно по звонку. Возможно, она предвидела действия Марка. Когда Романова неслась вниз по лестнице, ее волосы красиво развевались и, казалось, пытались ее догнать, но не тут-то. Марк завороженно глядел ей вслед, но, одернув себя, пробубнил под нос:

– Не о том думаешь, приятель, – и моментально отвел взгляд. Больше всего ему хотелось догнать ее, но весь мир был словно настроен против него, утрирую, конечно – не мир, скорее, школа. Навстречу девятикласснику попалась толпа малышей с продленки, сквозь которых пробраться было невозможно. Они напомнили Марку маленьких зубастиков (Critters, 1986, if u remember [34] Critters, 1986, if u remember – «Зубастики», 1986 год, если вы помните, американский фильм ужасов. ). Далее он натолкнулся на бывшего одноклассника, с которым вместе сиживал когда-то за первой партой перед учительским столом. Его звали Гришей, был он спортсменом и при каждом контакте с двуногими обращал тех в религию здорового образа жизни. Лучшим другом был Леша – они дружили с детского сада.

– Марк. Марк! – позвал немца Гришаня, остановив того в дверях. – Ну, чо, как у тебя дела в новом классе? Будешь пытаться вальсировать в этом году? – парень изобразил, будто прижал к себе невидимую партнершу и сделал с ней несколько проходов.

– Не знаю, – угрюмо процедил Марк.

– О, рили? Что, опять с мамашей придешь?

– Я не понимать, о чем ты говоришь, – буркнул Зильберштейн, и, задев Гришу плечом, отправив того на пол (возможно, в реанимацию), немец направился к выходу. Ева, к тому времени, проскочила мимо секьюрити, и Марк поспешил за ней, несмотря на то, что на улице было слишком холодно даже для декабря.

Романова пошла не обычным путем, а мимо детской площадки, расположенной напротив школы. В иные времена она хаживала иначе: по левую сторону от школьного подъезда.

– Stop [35] Stop – стой ( англ. ) ! – побежав за девушкой, Марк покинул территорию школы и нагнал ее около горки в форме динозавра. – Donnerwetter [36] Donnerwetter – черт возьми ( нем. ) ! – растерялся он.

– Чего тебе? – резко остановилась девушка, развернувшись к однокласснику. Ранее заговорить с приятелем у нее не хватало духа.

– Почему ты завелась так? Разве нельзя было просто сказать: «Fucking [37] Fucking – чертов ( англ. ) Марк, я тащусь от Бреднева и хочу плясать с ним», чего сложного?

– Меня просто бесит, что ты принимаешь решения за меня! – в ее глазах заблестели слезы. – Причем это не в первый раз! Что с Юрой тогда, что сейчас…

– Я очень хотел танцевать с тобой и не знал, что ты неравнодушна к Бредневу. Мои извинения, – состроив клоунскую гримасу, Зильберштейн сделал реверанс, но его нервы были на пределе. Хлюпнув носом и утерев выступившие слезы, Ева бросилась обнимать Марка. Похоже, она давно ждала этого момента, чтобы вновь почувствовать себя под защитой немца, когда тот крепко обнимал ее в ответ. В который раз Зильберштейн был удивлен. – Ты… очень экспрессивна.