Татьяна Янушевич - Коробка с пуговицами. Рассказы

Она вытащила свои дорожные припасы, напластала на газетке сыра и колбасы, напластала, – отметила сама, – так ухватистее брать руками. И отсела на край полки к проходу. Девушка Вика, как откуда-то сразу стало всем известно, спрятав тетрадку, высыпала на столик конфеты и яблоки. А книжку приткнула к окну, словно табличку: «Курс высшей математики». Защищается на всякий случай, подумала Анна.

– Простите, а как вас звать? – спросил ее чернявый, с невыбритой верхней губой. – Вы похожи на мою маму.

Она вспыхнула и прижала кулачки к подбородку.

– Да, у меня такой же сын. Тоже черноволосый. Он… Он сержант. Анна Матвеевна меня зовут.

– Ну, значит, братка. Вы с нами выпьете? Сейчас…

Он допил из своей кружки, налил и подал ей. Тостов никто не говорил. Просто время от времени разливали по кружкам, сколько их хватало, выпивали, прежде стукнувшись краями, доливали и передавали другим. Пили какую-то бормотушку подешевле. Но не наотмашь.

Опьянел только один, забинтованный Генрих. Он вообще заговаривался. Может, слишком спешил шутить, может, узко ему было, неудобно открывать рот. И все вязался к Вике, чтобы поцеловала его:

– Смотри, я специально место оставил. Все время видел тебя в мечтах, как ты целуешь меня сюда, – тыкал тощим пальцем в щеку, – сюда, хоть один разок.

Вика смахивала челку рукой, смеялась. Ей нравилось быть в мужском обществе.

– Ну, хорошо. Только обещай, что сразу полезешь спать. Вот сюда, на верхнюю полку, – она потыкала пальчиком над собой.

Генрих расстелил бушлат. Он лег на живот, вниз лицом и поджав плечи внутрь, словно накрывшись собственной спиной.

Никто не говорил о войне. Хотя большинство здесь было из Чечни. Разве что пограничник из Калининграда, деликатный Миша, хозяин ложечки, тот, задачки кому, словно семечки. Наверно, он на радарах там служил. Да еще вот чернявый балагур Серега, который постоянно проверял молодые усы, подводник Северного флота. Остальных Анна не успевала выделить. Они перемещались к другим компаниям в вагоне, уходили курить или за вином, сюда прибывали новые, все уже знали друг друга, подхватывали с полуслова. Кому-то нужно было выходить. Тогда все снимались с места, и Вика с ними, бежали провожать. Возвращались разгоряченные с мороза.

Как быстро они передружились, думала Анна, впрочем, если вспомнить, не так ли и мы?.. Молодость сразу схватывает. А эти особенно… Правильно, что не говорят о страшном.

Она заметила, что уже глубокая ночь. Заметила вдруг, что проход весь забит узлами. И сидят на них или, где есть местечко, на боковых полках, сидят цыгане. Как в общем вагоне. На какой же это станции? И наверно, ждут, когда освободятся места после Урала.

Она заметила, что держит ладошки цыганенка, красные ледышки, отогревает их, оттаивает, а он плачет.

– Конечно, больно, миленький. Как же ты без рукавичек на таком морозе? Чуть-чуть еще, сейчас все будет хорошо.

– Мы не цыгане, мы молдаване, – почему-то поясняли ей кучерявые тетки в курчавых же пуховых платках, – из далёка едем, не думали, что так холодно. Потерял перчатки. Не сказал.

Темные мужики смотрели без выражения. Пацанчик уже не плакал. Он спал, доверив и голову свою Анне, уткнувшись ей в колени. Она тихонько покачивалась, хотелось баюкать.

Ребята же болтали напропалую.

– Мамане налейте, – спохватывался Серега. Готовил бутерброд, выравнивал по хлебу куски сыра, сверху кружок колбасы. Подносил кружку близко к губам, чтобы не тратить ей движений, ждал, сколько захочет отпить:

– Вот так славно будет.

Трогал усы.

– Как думаете, успеют отрасти до дома?

Болтали напропалую. Солдатские истории мало отличались друг от друга, как и фотографии, которые ходили из рук в руки в стандартных альбомчиках. Анне не удавалось ладом разглядеть. Слушала. Смотрела в лицо каждому – мой мальчик так же бы рассказывал…

Незатейливые истории сливались в одну общую. Да и что в них могло оставаться особенного, за вычетом всех ужасов. В одинаковых интонациях звучали будущие планы:

– Сначала добраться до дому! Месяц буду гулять без просыпу! Или два! Ну три, от силы. Потом пойду учиться. Это точно. Иначе пропадешь.

Дорогие мои мальчишки, думала Анна, все это благие мечты… Осядете вы в своих деревнях и засосет…

– Стой-ка, подожди! Какая красивая девочка!

Сейчас ребята показывали друг другу отдельные альбомчики. У каждого был такой, где хранились фотографии девушек, с которыми они переписывались. У Сереги было целых два заветных альбома.

– Дай еще посмотреть. Я прямо влюбился!

– Без шуток? Тогда я тебя познакомлю. Держи фотку. Адрес там записан. Знаешь, сколько я пар уже свел? Вика, ты не смейся. Письма валом валят в часть. А девчонки ведь надеются. Я собираю те, что никто не взял, и отвечаю. Ну на всех бы женился! Чего вы ржете? Я хоть и веселый, но верный. Это все сестренки хорошие. А моя? А моя меня ждет.

– Покажи, которая?

– Не, она не здесь, она вот где, – похлопал по груди.

Поезд подходил к Екатеринбургу. Засуетились. Многие были из уральских сел. Вика достала фотоаппарат и тетрадку.

– Ребята, скорее пишите свои адреса! И давайте сначала выскочим раздетые, я всех сниму. Здесь не поместимся. Потом будем прощаться.

К утру ряды поредели. Рассосались и молдаване. Потихоньку все устроились спать.

На другой день отсыпались долго.

– Пу-усть сол-да-ты немно-о-го по-спя-ат… – напевала Вика, разгребая столик для чая.

– Ой, ложечка! Миша забыл. Отдать ее проводнице?..

– Да зачем же? Прибери к себе. Потом пошлешь ему. У тебя же есть адрес.

– Ой, конечно. Спасибо, Анна Матвеевна. Вообще, спасибо вам. Вы так здорово все сделали!

– Что ты, девочка моя! Я тут вовсе не при чем. Это ребята такие славные. И ты – умница.

– Ну, разве ж я не понимаю!

Пили чай. Тихонько разговаривали. Вика училась на втором курсе. В Москву ее срочно вызвали к любимой тете, которая чуть не умерла. Но все, слава Богу, обошлось.

– Я бы себе не простила никогда! Она мой самый большой друг! Она, как Вы, ничего не нужно объяснять. С родителями сложно.

Анна Матвеевна молча слушала, улыбалась.

Когда она ходила курить, шла по проходу, на боковых местах за столиками сидели молдаване, по двое, ели какую-то горячую мясную еду. Поднимали серьезные свои, без выражения лица, кланялись ей… Она тоже улыбалась. А тетки, те трещали по-своему. Парнишка выглядывал из-за мамкиной спины. Глядел будущими взрослыми глазами.

К вечеру спустился с полки Генрих. Он был вял, спокоен. Немножко веко дергалось. От общего ужина не отказался. Еще подошли двое ребят. Олег и Василий. Им нужно было всем добираться потом до Томской области. Держались вместе.

Особенно уже и не балагурили. Этот промежуток времени был как бы лишним. Первый гребень слетел, следующий накапливали к дому. Вечер предстояло просто погасить.