Степан Калита - Берега свободы

– Набор идиоматических английских выражений, – ответил Виктор, поднимаясь и отряхивая форменные брюки, – тебе все равно не пригодится. Даже не думай, что я буду тебя учить американской брани. А то ты шутник, как я погляжу. Еще скажешь судье, когда он примет решение выдворять тебя из страны, что-нибудь эдакое. И тебя обязательно спросят: «Кто научил? И зачем?» Придется сказать, Виктор, коп из Южного Бронкса…

Я улыбнулся.

– Ладно, не говори. Со временем сам узнаю.

– Это конечно. Это обязательно.

Полицейские поздоровались с дежурным, на меня он глянул устало через очки. И мы проследовали в главное помещение. Обширный зал, опенспейс-офис – по-американски. Здесь стояли столы, разделенные стеклянными перегородками. А на столах лежали папки, бумаги, стояли допотопные черные телефонные аппараты с дисковым набором номера. По стенам были развешаны карты в разноцветных пометках флажков и фотографии.

– Это все преступники? – спросил я, указывая на стену.

– Нет, родные и близкие тех, кто здесь работает.

– Шутишь?

– А ты зачем спрашиваешь?.. Сам не видишь, какие рожи. Вот этого, кстати, встретишь, – он ткнул пальцем в одну из фотографий, – сразу беги… Самый опасный отморозок на весь Южный блок. Действует в одиночку. Знаешь, чем занимается. Грабит наркодилеров. Другого бы уже нашли с перерезанной глоткой где-нибудь в сточной канаве. А этот жив-живехонек и изредка разгуливает по улицам. Кличка – Диггер. Зовут Леонард. Короче, Леонард Диггер. Не путать с Леонардом Коэном.

Слово «диггер» я знал.

– Копальщик?

– Какой еще копальщик? Могильщик. Неправильная у него кликуха. Потому что на самом деле никого он не хоронит. Бросает там, где пристрелил. А мы потом трупы за ним собираем.

Я некоторое время вглядывался в чернокожую физиономию. Парень как парень. Только нижняя челюсть слишком тяжелая и глаза навыкате. Нос пуговицей.

Из-за стола поднялась миловидная блондинка. Она, похоже, была в помещении совсем одна. Оно и понятно – ночь. Только патрульные, дежурный, остальные – спят мертвым сном.

– Кейт, – сказал Виктор по-русски, – я, конечно, с тобой не разговариваю, но мы тут привезли парня. Его сильно избили, раздели, и надо бы его осмотреть.

– Конечно, – ответила Кейт и направилась к нам.

– Она что, доктор? Она же коп? – удивился я.

– Она училась на доктора, – раздраженно ответил Виктор. – У нее диплом медсестры. И навыки есть. И вообще, что ты задаешь столько вопросов? Расслабься – и получай удовольствие.

Блондинка подошла ко мне, сначала тщательно осмотрела все ссадины и ушибы, бесцеременно повернула, взяв за плечо, затем развернула обратно, нажала на живот в области печени.

– Здесь болит?

– Нет, вроде.

– А здесь? – она нажала чуть правее.

– И здесь нет.

– Что, вообще нигде не болит? – удивилась она.

– Наоборот, болит везде. Они меня толпой били…

– Это понятно.

«Откуда «это ей понятно?» – подумал я. Но вслух сказал:

– Кстати, вы отлично выглядите. Меня Степан зовут.

– Тш-ш-ш, – зашипел Виктор, как пробитое колесо, и замер, ожидая реакции девушки.

Но та оставалась спокойной.

– Спасибо, – сказала она и посмотрела мне прямо в глаза. – Вы мочились с тех пор, как это произошло?

– Нет.

– Пойдите помочитесь. Если в моче будет кровь, скажете. Туалет за углом.

– Хорошо, – я ушел. И услышал, как за спиной начали о чем-то свирепо переговариваться Кейт и Виктор. Все-таки у них были сложные, запутанные отношения. Фрэнк при этом в разговор не встревал. Мне показалось, что Кейт несколько раз повторила, что она не доктор. Но Виктор убеждал ее, что это неважно, потому что «хи ис ол райт». Веселенькое дельце!

Но с другой стороны, представим, что Виктор привез бы меня в хоспитал. И там меня осмотрели, сказали, что все в порядке, и выписали счет. А я и так должен столько, что хоть вешайся. Кто придумал эту идиотскую пословицу: «В долгах, как в шелках?» Правильнее было бы говорить: «В долгах, как в гробу».

Я помочился. Цвет мочи меня вполне устроил. Обыкновенный цвет. Крови не было.

Тут из кабинки раздалось кряхтение, и через секунду громкий звук «пр-р-р-р-р». Плеск воды. И за ним вздох облегчения. Зажимая нос, я выбежал из туалета.

– Ну как моча? – спросила Кейт.

– Все в норме! – отчитался я.

– Я же говорил, – сказал Виктор. Девушка бросила на него убийственный взгляд – словно говоривший: ну ты и ничтожество. Не хотел бы я заслужить такой же. Тем более, что Кейт мне понравилась. Я вообще всегда любил миниатюрных блондинок с аккуратным носиком. К тому же, женщины у меня не было очень давно. В иммиграционной тюрьме я даже стал поглядывать на крупнозадых латиноамериканок, размышляя, не присунуть ли мне по случаю одной из них. Но потом передумал. Еще поймаешь какую-нибудь заразу. А тюрьма не то место – где приятно лечить венерические заболевания. Хотя процесс их заполучения наверняка приятный.

– Он так и будет голым? – спросила Кейт. – Где его одежда?

«Заботливая, – подумал я с нежностью, – даже не скажешь, что фЕминист. Похоже, Виктор на нее наговаривает».

– Нету одежды, – отрезал он. Почесал подбородок. – Ладно, это решаемо. Сейчас схожу на склад.

Он ушел, и я продолжил дёрти секшуал харразмент с Кейт.

– Говорят, ты фЕминист, – сказал я.

– Кто говорит?.. А – этот. Сам он фЕминист. Я просто не люблю, когда лапают, не спросив.

– А он тебя лапал?

– Лапал… Не твое дело, вообще. – Спохватилась Кейт. – Ты кто такой? Почему я с тобой говорю по-русски?

– Потому что ты русская, я русский, вот и по-русски, – нашелся я.

– Я не русская, – рявкнула Кейт.

«Вот те на, – подумал я. – Ни одного русского, одни татары. Не управление полиции – а Золотая орда».

– Ай эм джувиш, – гордо сказала Кейт.

– Кто? Кто? – переспросил я. – Это что за национальность такая?

– Я иудейка, – пояснила она. – Моя мама еврейка. Поэтому мы и уехали из Советского Союза, как только стало возможно. Нас там всячески притесняли.

– Не знал, что евреев у нас притесняют, – сказал я, вспомнив одного еврея-бизнесмена, с которым познакомился в ресторане, когда жил на широкую ногу, делая бизнес под покровительством дяди Дато. Тот сорил деньгами и хвастался, что может себе позволить купить все – даже яхту и самолет, если захочет…

Кейт стала раздраженной.

– Может, ты не любишь евреев? – спросила она с вызовом.

– Почему же. Очень люблю. Особенно таких симпатичных.

Кейт поморщилась.

– Если тебе неприятно, когда я говорю, что ты красивая, я могу больше этого не делать, – поспешно сказал я.

– Да говори, что хочешь, – она изобразила безразличие.

Виктор вернулся с комплектом полицейской формы.

– Старой не было, – сказал он озадаченно, – пришлось взять новую. Кэп будет в ярости, когда узнает.