Борис Березовский - Исполнение желаний

Вспомнились Кириллу Аркадьевичу и пышные похоронные процессии, медленно и печально, под рвущие душу звуки духового оркестра, шествовавшие по главной улице города, вблизи от которой и находился их маленький домик. Заслышав страшную мелодию шопеновского траурного марша, все жители близлежащих домов высыпали на тротуары и провожали идущих по центру улицы за гробом печальными взглядами. Чаще всего с такими почестями действительно хоронили высокопоставленных военных, и перед гробом, на специальных красных подушечках, несли их многочисленные боевые награды. Но переубедить бабушку было невозможно – она продолжала доказывать Кириллу, что все эти люди в самом деле утонули в Березине.

Ну и, конечно же, Кирилл Аркадьевич не мог не вспомнить свои ужасные переживания, причиной которых стала собственная преступная глупость. Суть дела заключалась в том, что его любимую колбасу по двадцать шесть рублей за килограмм, которую они с дедушкой покупали, отстояв длинную очередь в магазине, бабушка не разрешала есть без хлеба. Кириллу же есть хлеб не хотелось, и он, недолго думая, стал забрасывать свежие ломти, выданные бабушкой в придачу к колбасе, в открытый лаз сарайного чердака. А какое-то время спустя туда же последовали и вареные всмятку яйца, с детства не любимые Кириллом.

Все вскрылось уже в августе, незадолго до приезда мамы с папой. Обнаружив это безобразие, дедушка пришел в негодование. Он стал кричать, смешно тряся руками, что розги – это меньшее из наказаний, которые, уж точно, заслужил Кирилл. Стася и Анюта дружно поддержали деда, сказав, что с удовольствием подержат сорванца за руки и за ноги, если дедушка решит его высечь. Кирилл не знал, куда деваться. Он с ужасом представил себе собственную порку, и стыд – как за содеянное, так и от предстоящего наказания – жаркой волной залил не только щеки, но и его душу. Дедушка же достал веник, вытащил из него пяток длинных толстых прутьев и, замочив в ведре, сказал, что вечером, с помощью девушек, разложит Кирилла на диване и всыпет ему по первое число. Неописуемый ужас охватил Кирилла. Главное – он так и не смог объяснить, почему делал это. Ведь понимал же, что такое хлеб, с каким трудом его выращивают люди, как не хватало хлеба в тылу и на фронте, как хлебная корка спасала в детстве его бабушку и ее родных. И тем не менее бросал хлеб на чердак!

Спасла Кирилла бабушка. Спасла от порки, но не от стыда. Поставив его носом в угол, она сказала дедушке:

– Арон, не будь на Киру опекун! У него есть родители! Вот приедут и решат – сечь или не сечь. Если решат высечь – я им сама помогу. А Стася и Аня здесь ни при чем! Тоже мне – учительницы. А пока не приехали родители, убери свой веник, – бабушка сердито засопела и, обернувшись к внуку, с презрением произнесла: – А ты, Кирилл, даже не писер. Ты – просто какер! Вот ты кто! Стой в углу и думай, что ты сделал! Мерзкий мальчишка! Босяк!

И Кирилл, стоя в углу, плакал навзрыд и думал лишь о том, что когда приедут мама с папой, то его, без всякого сомнения, прилюдно высекут. И слезы страха и раскаяния лились из его глаз рекой. Ну почему он это делал?!

Кирилл Аркадьевич крякнул и подумал: «Действительно, ну почему я это делал? Ведь знал же, что нехорошо! А почему я делал глупости и позже? Понимал же, чем заканчиваются авантюры! Поистине, какой-то идиомоторный акт! Психологи считают, что так бывает и с водителями-бедолагами: знают же, что нужно жать на тормоз, а жмут на газ».

Когда приехали родители, Кирилл от страха был ни жив ни мертв. Узнав о его «подвигах», мама посмотрела на него как на какую-то гадюку или жабу. Брезгливо сморщившись, она сказала:

– Надо было высечь! И как следует, чтобы запомнил! Ну, а теперь-то я и рук марать не стану, – и спросила, обратившись к мужу: – Правильно, Аркадий? Или все-таки разложим?

– Да нет, пожалуй, уже поздно, – пожал плечами папа, – да и Кирилл, наверное, давно уже все понял.

– Я понял, понял, – закричал Кирилл, – я никогда больше не буду так делать! Мне очень стыдно! Только не надо меня сечь! Я, честное слово, все понял.

И Кирилл физически почувствовал, как потихонечку уходит страх и оттаивает его много дней болевшая душа. Теплая волна нежности, любви и благодарности к родителям захлестнула его, и слезы ручьем снова полились из глаз.

А совсем скоро у Кирилла началась новая жизнь – он, наконец-то, пошел в школу. Сопровождаемый мамой и папой, он в первый день шел в школу, как на праздник, – в новенькой форме, с цветами для учительницы и коричневым портфелем, в котором рядышком лежали пенал с карандашами и стирательной резинкой, тетрадки и учебники, не раз прочитанные им от корки и до корки.

И знакомая уже Кириллу белоснежная двухэтажная школа, и их просторный светлый класс, и одноклассники, среди которых были Мила Грусман и Игорь Сивков, и его первая учительница – Любовь Матвеевна, немолодая, но приветливая женщина с косой, красиво уложенной вокруг головы, – Кириллу очень понравились. Все было как в фильме «Первоклассница», который он недавно посмотрел вместе с папой и мамой: и первый звонок, и приветствие десятиклассников, и речь директора и кого-то из родителей – в общем, все прошло так, как и ожидалось. А вот сама учеба Кириллу показалась скучной: он уже умел хорошо писать, читать и считать, в то время как подавляющее большинство его одноклассников едва знали буквы и цифры. И пока Любовь Матвеевна возилась на уроках с остальными, Кирилл откровенно скучал, не зная, чем себя занять.

Другое дело – переменки. На них всегда было и весело, и интересно: большие просторные коридоры давали всем возможность найти себе занятие по душе: старшеклассники играли в чехарду; малышня, жавшаяся к стенкам, смотрела на них с ужасом и восторгом; дежурные по школе, с красными повязками на рукавах, пытались наводить порядок, но все равно все бегали, смеялись, суетились. А еще все дружно ели бутерброды, принесенные с собой из дома: кто с колбасой, кто с сыром, а кто и просто с маслом или маргарином, густо посыпанные сахарным песком.

Электрического звонка в школе не было – в большой медный колокольчик звонила нянечка-техничка, внимательно следившая за стрелками на больших круглых часах, висевших высоко на стенке возле входа. А еще у гардероба на небольшом столе стоял высокий серый бак с водой для питья, со встроенным краном и железной кружкой, прикрепленной к баку никелированной цепочкой.

Помимо переменок, Кириллу нравились уроки пения и рисования, а также те занятия, которые Любовь Матвеевна проводила с ними на природе – в густом парке, расположенном поблизости на склонах Замковой горы, на школьной спортплощадке и на приусадебном участке с многочисленными грядками и цветочными клумбами. Но больше всего нравились Кириллу уроки труда, на которых все та же Любовь Матвеевна учила первоклашек с помощью ножниц и клея делать всевозможные поделки то из цветной бумаги и картона, то из собранных в парке желудей, то из сырых яиц, приносимых ими из дома, и из которых с помощью двух дырочек они учились извлекать содержимое.