Борис Березовский - Исполнение желаний

Приезд мамы, Костика и Кирилла сразу же создал в тихом доме бабушки и дедушки обстановку легкой истерии. Детей надо было развлекать, разнимать, утешать, укладывать спать, читать им книжки, отвечать на вопросы и следить, чтобы они чего-нибудь не натворили. Но главное, о чем непрестанно заботилась бабушка, их надо было сытно кормить!

Пощупав своими длинными узловатыми пальцами ягодицы Костика и Кирилла, бабушка сварливо заявила маме:

– Ты что их, Рита, не кормила? У них же попы жидкие! Их надо срочно откормить!

На что мама, не менее сварливо, отвечала:

– Отстань от детей! Они нормально упитанны! Нечего им печень портить! И не клади ты столько масла во все блюда! Они же к этому не привыкли, только желудок расстроят! Ну не тридцатые же годы – голод уже в прошлом!

Смертельно оскорбленная бабушка гордо умолкала, но продолжала тем не менее откармливать, как на убой, любимых внуков, упрямо считая плотность их ягодиц основным мерилом физического здоровья. Дедушка же, растерянно глядя на все это, поднимал вверх руки и вздыхал:

– Их вэй! Черт его бога душу матери знает! Суетоха! Ей богу, суетоха!

Новое словечко, изобретенное дедушкой, – по всей видимости, производное от «суеты» и «суматохи», – очень веселило и маму, и Кирилла. И вообще, он узнал много новых слов на идиш, то есть на еврейском языке, которым взрослые время от времени стали пользоваться для того, чтобы скрыть смысл своих пререканий от Кирилла. Так он узнал, что по-еврейски «кум а гер» – значит «иди ко мне», «чепезахоп» – «отстань», а «ге а век» – «уйди». Слово «мишугинэ» означало «сумасшедший», а «шлимазл» – «неудачник», «аидише коп» – «умный еврейский мальчик», а «гой» – «не еврей». Но больше всего ему нравилось слово «балабостэ» – «хозяин» и смешное выражение «азохен вэй», означавшее, примерно: «А! Перестаньте мне сказать!»

Ну а поскольку в разговоры бабушка и мама вставляли много русских слов, Кирилл стал вскоре понимать, о чем шла речь. А шла она в основном о деньгах. То, что «гелд» на идиш означает «деньги», Кирилл понял сразу. Бабушка талдычила, что мама не умеет считать деньги, что деньги надо собирать «копеечка к копеечке», что умные люди всегда откладывают «на черный день», а «мишугинэ-мама» бездумно тратит все, что зарабатывают и она, и папа. На это мама отвечала: ни за что, из-за одного «черного дня», она не будет делать все дни «черными». Что всегда можно занять у друзей, а потом отдать – не для того они с папой работают, чтобы колготиться над каждой копейкой.

Бабушка опять бубнила, что у них с папой нет своего дома, что жить на частных квартирах – глупо, что папе нужно уходить с военной службы, раз он, трижды сдав на все пятерки, не прошел мандатную комиссию при поступлении в академию. Что ему надо учиться, что «самашедший» Хрущев все равно разгонит армию, что надо возвращаться всей семьей к ним с дедушкой и «строить жизнь». На что мама отвечала, что ни за какие коврижки не вернется, что с нее хватит того «еврейского кагала», в котором она прожила всю свою молодость, и что не надо лезть в ее жизнь, а главное – не надо портить жизнь детям.

Кирилл из этих перепалок узнал немало нового. Во-первых, то, что папа трижды поступал в какую-то, наверное военную, академию, и его не приняли по какой-то особой причине. Будучи не по годам смышленым, он догадался, что это было прямо связано с еврейством. А во-вторых, он как-то сразу понял, что старые евреи – во всяком случае, и бабушка, и дедушка, и их знакомые – люди шумные и странные, живущие не такой жизнью, как другие, и раз уж мама против какого-то «еврейского кагала», то и ему, Кириллу, от евреев надо держаться подальше. К тому же, горькое воспоминание о Милочке и ее маме – единственных евреях, кроме бабушки и дедушки, с которыми он был знаком, – надежно укрепило его в этом мнении. Правда, непонятно было, как относиться к Костику и самому себе, Мирону Михайловичу и папе с мамой – тоже евреям, но на этот вопрос он ответа найти так и не смог.

Дедушка, явно побаивавшийся бабушку и маму, в их яростные споры не влезал, а вставлял лишь едкие слова на идиш, понять которые Кирилл не мог. Затем дед уходил на огород, где все свое свободное время возился с каким-то особым сортом помидоров, доставшимся ему по случаю в прошлом году. И действительно, еще в прошлый приезд Кирилл отметил, что помидорные кусты у дедушки были намного больше тех, которые он видел в огороде их квартирной хозяйки.

Своим любимым помидорам дедушка отдавал все силы. Придя с работы и едва успев поесть и выкурить папироску, он брал большую кисточку и шел на грядки. И там, присев на корточки или согнувшись – в зависимости от высоты куста и местоположения распустившихся на помидорных веточках желтых цветочков, – погружал кисточку в чашечку цветка и делал там несколько кругообразных движений. По сути он выполнял работу, которая природой была предназначена пчеле – то есть опылял каждый цветок своими собственными руками. А поскольку кустов было много и цветков на кустах – видимо-невидимо, то и конца-края дедушкиной работе тоже не было видно.

И бабушка, и мама, посмеиваясь над его трудом, который мама называла не иначе как сизифовым, не упускали все же случая прикинуть, каких размеров будет урожай, если, дай бог, все опыленные цветы принесут завязь, а потом и вожделенные плоды.

– Смейтесь, смейтесь, глупые курицы, – ворчал дедушка и с новой силой продолжал корпеть над кустами. – Вот вырастим мы помидоры, да повезем с Кирюшей на базар, да продадим – тогда посмотрим, кто из нас Сизиф.

– А кто такой этот Сизиф? – как-то спросил Кирилл, не отходивший ни на шаг от деда в надежде, что и ему он разрешит хоть чуточку поопылять цветочки.

– Да в древности был такой царь – очень плохой. И после смерти его наказали боги – заставили вкатывать на гору тяжеленный камень, который все время обратно скатывался вниз. И так с утра до темной ночи, каждый день.

– И получалась бесполезная работа?

– Ну, таки да! Совершенно бесполезная! А что может быть хуже бесполезной работы! Подумай, Кира! Ничего! Человек должен всегда видеть результат! Запомни это!

И Кирилл запомнил. На всю жизнь.

«Да, действительно запомнил, – подумал про себя Кирилл Аркадьевич, – и если всеобщая формула счастья, по-видимому, отсутствует, то всеобщим синонимом несчастья вполне может являться понятие “сизифова труда”. И, к сожалению, примеров – пруд пруди! Как говорил дедушка – большой воз и маленькая тележка».

Однако, вспомнив эпопею с помидорами, Кирилл Аркадьевич не мог не вспомнить и ее финал. Цветочки таки вскоре превратились в завязь, а там – недели через три, к концу июля – на всех кустах набухли и плоды. Сначала серые, потом зеленые, они в какой-то миг порозовели и налились. Не дожидаясь, когда помидоры покраснеют, дедушка их аккуратненько снимал с кустов и, завернув в газетные обрывки, укладывал в большие чемоданы и сундук, стоявшие в сарае.