Борис Березовский - Исполнение желаний

Единственным заметным событием, произошедшим уже в сентябре, стало то, что руководитель хора в музыкальной школе доверила Кириллу, обладавшему звонким и чистым дискантом, партию солиста в нескольких песнях. И папа, и мама были несказанно рады и, поддразнивая сына, говорили, что если так пойдет и дальше, то все скоро услышат Кирилла Лавровского не иначе, как со сцены Большого театра в Москве. Сам Кирилл отмахивался от таких намеков, но все равно испытывал немало гордых чувств.

Одним из эпизодов того времени, навсегда оставшимся в памяти Кирилла, стала история с дровами, которые в тот год пани Волчкова купила, но привезти их то ли не смогла, то ли не захотела. Она и обратилась к маме с просьбой, намекая на возможности ее супруга-капитана, а уж мама в свою очередь вцепилась в папу мертвой хваткой:

– Ну что тебе стоит, Аркадий? У тебя есть в части и машины, и солдаты. Все так делают, не будь белой вороной! Ты со своей щепетильностью только людей смешишь. Ну какое это использование служебного положения в личных целях? Это же просто помощь людям! А армия и должна людям помогать! Зима на носу. Я понимаю, что Волчкова экономит, но мы же у нее живем. Ну пожалуйста, поговори с начальством – тебе уж точно не откажут. Ты же никогда и ничего не просишь.

И папа сдался. Кирилл, конечно же, не знал, легко ли было обеспечить ту доставку дров, но, как бы там ни было, в одно прекрасное субботнее утро к их дому подкатил огромный «студебекер» – американский грузовик, доставшийся Советской Армии по какому-то загадочному «ленд-лизу». Он был таким большим, что, даже встав на цыпочки и подняв руку, Кирилл не смог дотянуться до верхнего края ни одного из его шести колес. Тупорылый, с грозной решеткой на радиаторе, он живо напомнил ему чемодан, лежавший на шкафу в их комнате и отблесками своих замков, напоминавших глаза великана, пугавший по ночам маленького Кирилла до смертного ужаса.

Доверху нагруженный березовыми и осиновыми бревнами, «студебекер» медленно подполз боком к забору и, выплюнув струю сизого дыма, застыл как вкопанный. Кроме водителя-сержанта, в кабине находилось еще двое солдат. Выскочив оттуда и отдав папе честь, солдаты быстро откинули борт и принялись скатывать бревна через забор прямо на приготовленное во дворе место. Пан Ладислав вместе с папой помогли солдатам, и очень скоро ворох бревен заполнил все свободное пространство. Откозыряв, солдаты сели в кабину, и «студебекер», взревев мощным мотором, уполз прочь.

А дальше началось то священное действо, мимо которого ни один уважающий себя мужчина не может пройти спокойно, а именно – пилка и колка дров. Вытащив из сарая козлы и большую двуручную пилу, пан Ладислав и папа, уложив первое бревно и предварительно его разметив поленом из старых запасов, принялись дружно пилить. Зубастая пила легко ходила от одного пильщика к другому, разбрасывая во все стороны опилки, и смотреть на этот завораживающий и кажущийся очень легким процесс было невероятно приятно. Когда же, вняв просьбам Кирилла, пан Ладислав уступил ему ручку пилы, предоставив возможность попробовать свои силы, Кирилл сразу же понял, что это далеко не просто. Пила гнулась, застревала, не хотела идти ни туда, ни обратно.

– Не расстраивайся, Кира, – сказал папа, – эта наука не такая уж сложная, быстро освоишь. Здесь не сила нужна, а сноровка. Обязательно научишься, я помогу. Каждый мужчина должен уметь и пилить, и колоть. Это аксиома.

Кирилл не знал еще, что значит «аксиома», но про себя поклялся, что умрет, но научится пилить, как папа.

Устав пилить, мужчины взяли в руки колуны и, подобрав широкие и ровные колоды, принялись колоть на них напиленные чурбаки. Смотреть на это было сладостно, но и немного страшно. Расколотые чурбаки под топорами разлетались с сухим треском. Когда же дровосекам попадался непростой, со множеством сучков чурбак, они, вонзив в него колун, подкидывали чурбак в воздух и, подняв его над головой, в перевороте, с уханьем и хрустом били обухом о твердую колоду. Чурбак раскалывался, доставляя дровосекам массу удовольствия.

Отец не обманул Кирилла. И всю неделю, вечерами, расправляясь с теми бревнами, они с Ладиславом по очереди учили его этому нехитрому искусству. Спустя день-два Кирилл вполне освоился с пилой, а там и с помощью подобранного для него топорика усвоил и простой физический закон: чтобы расколоть чурбак, нужна не сила рук, а правильно направленный вес топора. И кто бы мог подумать, что в недалеком будущем этот закон еще не раз придет ему на помощь в процессе обучения фортепианной игре: секрет владения роялем, как оказалось, кроется не в силе рук и пальцев, а в правильном распределении веса рук.

И всякий раз, когда Кириллу выпадала редкая возможность продемонстрировать свою сноровку в колке дров, он с радостью хватался за топор и чувствовал себя в эти минуты полностью счастливым. Правда, этим умением, как он сам признавал, его чисто хозяйственные навыки и ограничивались.

Эта история с дровами заметно сблизила отца с Кириллом. Почувствовав, что у него растет не маменькин сынок, а будущий мужчина, отец не только стал с ним больше разговаривать, но даже брать его с собой на службу в выходные дни, когда он в клубе части репетировал с военным духовым оркестром. Кирилл с восторгом наблюдал за музыкантами, разучивавшими с помощью отца те марши, вальсы и фокстроты, которые всегда входили в традиционный репертуар гарнизонных оркестров.

Само звучание оркестра Кирилла просто завораживало. И трубы, и кларнеты, ведущие мелодию, и вспомогательные инструменты – теноры и альты, и высоко повизгивающие флейты, и туба, и валторны, и тромбон – все они нравились Кириллу. Но все же среди этих инструментов ему особо приглянулся один – побольше тенора, но меньше тубы, – на котором с явным удовольствием играл усатый старшина-сверхсрочник. Понравился он прежде всего тем, что вел не тему и не элементы аккомпанемента, а какую-то другую, очень красивую мелодию, прекрасно сочетавшуюся с общим строем музыки. Назывался этот инструмент «баритоном», и его тембр казался поистине волшебным. Волшебным было и мастерство баритониста, немолодого украинца с рыжими усами, всегда подмигивавшего Кириллу, словно приглашавшего его в свою военно-музыкантскую компанию.

Когда Кирилл спросил отца, что за мелодию играет баритон, отец ответил: это «облигато», то есть мелодия, которая обязательно должна звучать, раз уж написана. Она, быть может, и не главная, но без нее музыка выходит – как еда без соли. Кирилл запомнил это на всю жизнь, и когда встречался с музыкой «без соли» – если по науке, то без контрапунктического сопровождения темы, – всегда кривился и называл такое сочинение любительским и непрофессиональным.