Олег Гонозов - Человек с барахолки (сборник)

– Николай Петрович, а вы работаете? – бросила спасательный круг голубоглазая, когда Петрович, поджав от обиды губы, засеменил на выход.

– Нет…

– Неработающим у нас положена доплата к пенсии до прожиточного уровня пенсионера – в нашем регионе это 5835 рублей.

Спасибо, утешила старика.

Стариком Николай Петрович себя, конечно, не считал. Старики – это те, кто, едва шевеля ногами, сидят на лавочке во дворе, седые, с желтыми, морщинистыми лицами, эдакие гномики, от которых за метр воняет мочой.

Какой он старик, если нет у него ни внуков, ни детей? И жены нет. Хотя по молодости лет была. Учительница. Каждый день уши продувала, что для советского человека в семейной жизни нет ничего важнее взаимной любви, а в постели бревно бревном. Завучем назначили – вообще с головой в работу ушла. Спать порознь стали. А потом и вовсе разошлись, как в море корабли.

Видел Николай Петрович не днях этого отличника народного образования: вылитая Надежда Константиновна Крупская в редакции газеты «Правда». Не признала дура! Прошла мимо. Он-то еще мужчина хоть куда! И если бы швейная фабрика «Парижская коммуна», где он двадцать лет отбарабанил электриком, не накрылась медным тазом, то был бы сейчас и на его улице праздник. Что-то вроде советского Первомая! Многие незамужние женщины да и семейные тоже смотрели на него в ту пору с интересом. А он, высокий, в длинном плаще из кожзаменителя, гладко выбритый и наодеколоненный, шагал с красным знаменем впереди фабричной колонны. Ветер трепал его густые, смоляные волосы. А руки крепко держали увесистый бархатный стяг с вышитым золотом портретом Владимира Ильича Ленина.

Не выстояла «Парижская коммуна» в войне с дешевым китайским ширпотребом, как саранча хлынувшим на наш рынок. В начале девяностых предприятие перешло на сокращенную рабочую неделю, и за долги осталась на зиму без отопления. Потом мужские и детские сорочки, всегда считавшиеся дефицитом, вообще перестали пользоваться спросом. Высококвалифицированные швеи, измученные беспросветным безденежьем, встали за прилавки, кинулись в малый бизнес, поехали за товаром в Турцию, Арабские Эмираты, Китай.

Николай Петрович после банкротства фабрики полгода проторчал в центре занятости, а по вечерам, чтобы не дать дуба, собирал пустые пивные бутылки на остановках. Их брали по рубль двадцать. А буханка черного стоила четыре рубля. Сдавая в день по рюкзаку стеклотары, на пособие по безработице можно было прожить. Тогдашний премьер-министр, пухленькое лицо которого не вмещалось в телевизоре, призывал россиян затянуть пояса потуже.

3

Выход на заслуженный отдых не принес Латышеву жизненных перемен.

Как зомбированный он до глубокой ночи смотрел телик, с надеждой на что-то достойное переключая каналы. Но Останкинскую башню захватила свора воющих на один мотив поп-звезд и скалящих зубы юмористов, при появлении которых ему хотелось запустить в них пультом от телевизора. Интересные сериалы, вроде «Оттепели», показывали редко – и приходилось смотреть всякую белиберду, от «6 кадров» до шоу «Уральских пельменей».

Потом Петрович, как младенец дрых часов до десяти утра. И снова врубал зомбоящик: по первому начиналась программа «Жить здорово», по второму «О самом главном». Елена Малышева и доктор Агапкин учили его жить, объясняя, что нужно исключить и из питания, а что ограничить. Сахар, соль, сливочное масло, колбасу, майонез… А потом шла реклама про школьницу Верочку с бутербродом, который ей сделал папа, а следом за ней артист Пореченков с улыбкой наворачивал ложкой майонез.

Когда от телевизора становилось совсем невмоготу, Петрович подходил к книжному шкафу и выдергивал что-нибудь из классики. Чаще всего это был Достоевский. «Преступление и наказание» можно было читать бесконечно и всякий раз, словно впервые. Из четырех томов Лермонтова Николай Петрович брал только один – прозу. Любил поваляться с Чеховым. Вот уж у кого краткость – сестра таланта! Но прочитав с десяток рассказов, Петрович вспоминал сюжеты от силы трех-четырех.

Из зарубежных писателей книжный шкаф гордо хранил полные собрания сочинений Бальзака и Мопассана. В советское время томики любвеобильного француза приходилось прятать за Чехова – мужики с работы обязательно просили дать им почитать. «Чего не жалко», – настаивали они, что означало «с концами». Петрович не давал. «Это – память деда, – говорил он самым назойливым книголюбам. – Из дома не выносится! Если хотите, читайте здесь!» И интерес к книгам сразу испарялся.

Вглядываясь в знакомые переплеты, Петрович частенько задумался над превратностями жизни писателей. Скажем, Бальзак прожил 51 год, а оставил после себя 24 увесистых тома собрания сочинений. Чтобы стать Наполеоном в литературе он писал по шестнадцать часов в сутки, а когда засыпал с пером в руке, совал ноги в тазик с холодной водой. Может, поэтому Петрович и одолел только треть из написанного им. А вот Ги де Мопассана прочитал все двенадцать томов. Тот, может, больше бы написал, да из-за врожденного сифилиса не дотянул и до сорока трех лет.

Хотя, если взять нашего Лермонтова – тот вообще прожил с гулькин нос, но своим творчеством ознаменовал расцвет русской литературы. И было бы у Михаила Юрьевича не четыре, а четырнадцать томов, если бы он прекратил издеваться над Николаем Мартыновым. В желании досадить майору в отставке поэт цеплялся к каждому его слову. А досадил самому себе. А после смерти и вовсе началась мистика: в год столетия со дня рождения поэта грянула Первая мировая война, в год столетия смерти – Великая Отечественная. А после стопятидесятилетия со дня смерти рухнул Советский Союз.

Выйдя на пенсию, Петрович частенько примерял свои шестьдесят лет на жизни великих. И результат частенько был в его пользу. Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством в пятьдесят шесть. Дедушка Ленин не дотянул до пятидесяти четырех! А Наполеон Бонапарт отправился на тот свет в пятьдесят один.

4

Соседка Капа, узнав от Петровича, какую пенсию ему отвалили, долго качала головой. А потом как всякая сердобольная женщина стала давать советы. Мол, надо идти в собес, хлопотать удостоверение ветерана труда.

– Под лежачий камень вода не течет, – толковала бабка Капа, шамкая беззубым ртом. – У ветеранов большие льготы по оплате жилья, да и четыре сотни рублей социальной доплаты в месяц лишними не будут.

Век живи – век учись. Если бы не Капитолина Федоровна, так Латышев не скоро узнал, что ему положено. Почистил Петрович вечером ботинки, стрелочки на брюках навел и с утра пораньше двинул в отдел социальной защиты населения.

А там вавилонское столпотворение – по всему коридору старики стены подпирают. Присесть негде – на полсотни человек три скамейки. Спросил Петрович, кто крайний и сам спиной к стене привалился. Думал, часа два придется стоять, не меньше, но очередь двигалась быстро. По причине отсутствия «необходимого пакета документов» старики выскакивали из кабинета, как пробки из шампанского.