Олег Гонозов - Человек с барахолки (сборник)

Попав за дверь, Петрович не успел толком осмотреться, передохнуть, как был взят в оборот сидящей за крайним столом работницы.

– Фамилия, – не отрываясь от компьютера, словно в нем решалась судьба всего человечества, спросила женщина. И по выражению ее лица, заплывшего, с пухлыми накрашенными губами, Петрович понял, что эту стену ему не пробить. Чтобы не тратить зря времени ему хотелось развернуться и уйти, но, вспомнив слова соседки про лежачий камень, он отважился пройти свой путь до конца.

– Латышев, – ответил он. – Николай Петрович.

– Год рождения?

Он назвал.

– Место постоянного проживания, – стучала по клавиатуре толстыми, как сосиски пальцами чиновница. – Государственные награды имеете?

– Что? – переспросил Николай Петрович, чем вызвал недовольный вздох собеседницы.

– Медали, ордена, почетные звания, грамоты, благодарственные письма министерств и ведомств? – перечисляла женщина, словно наперед знала, что ничего подобного у стоящего перед ней пенсионера нет.

– Не имеется…

– В таком случае, Николай Петрович, вы не можете претендовать на звание «Ветерана труда» федерального значения.

– А регионального? – не уходил Латышев.

– Регионального? – будто спохватившись, уткнулась в монитор сотрудница. – Для присвоения звания Ветерана труда нашей области пенсионер должен иметь сорок лет трудового стажа, а у вас, Николай Петрович, только тридцать девять с половиной. Поработайте еще полгодика – и приходите. До свидания!

– До свидания, – пятясь к двери ответил Николай Петрович, не понимая, как так получилось, что за всю свою жизнь он даже не заслужил звания ветерана труда.

Домой вернулся как оплеванный. И так ему больно и обидно стало, что он задумался о самоубийстве. На Олимпиаду у государства деньги есть, депутатам и министрам зарплату разогнали до заоблачных высот, а на пенсионерах решили сэкономить! Живите, как можете. А если мало, идите в дворники, уборщицы, санитарки. Метите дворы, мойте полы, выгребайте говно из-под лежачих больных. За шесть тысяч рублей в месяц.

Нет, просто так, по-стариковски незаметно, Петрович прощаться с белым светом не собирался. Уж если и хлопнуть крышкой гроба, так, чтобы всем чертям тошно стало. Пусть начальство из пенсионного фонда и собеса на всю оставшуюся жизнь запомнит пенсионера Латышева! Научит он их, гадов, Родину любить! И старость уважать!

Доделав бутылку водки «Рыбацкая язь» и опустошив банку килек в томатном соусе, Петрович уже рисовал в голове картины одну другой страшнее. Вот он открывает конфорки газовой плиты, плотно занавешивает на кухне шторы и уходит в комнату, закрыв за собой дверь. Где-то через час, полтора, когда запах газа станет невыносимым, он зайдет на кухню и чиркнет спичкой. Рванет так, что его подъезд разнесет как карточный домик. По телевизору такое уже показывали, только списывали на утечку бытового газа. А тут будет не утечка, тут будет гром и молния и тысяча чертей!

Терять Петровичу нечего. Страна, где молодым была везде у нас дорога, а старикам везде у нас почет, канула в лету. А жить в формате 3D (донашивать, доедать, доживать) – надоело! Сколько можно бегать по городу в поисках подсолнечного масла, что на пять рублей дешевле, чем в соседнем магазине? Питаться сосисками, на которые соседский кот даже не хочет смотреть, а не то что нюхать? Зашивать кордовыми нитками расползающиеся по швам ботинки? В ближайшем супермаркете продавщицы уже давно узнают «дедушку» в лицо. Говорят, когда завозят недорогой творог или рыбные консервы. И провожают к «пенсионерской» полке, заставленной банками с зеленым горошком и бычками в томатном соусе, которую местные алкаши называют «закусочная».

Но на трезвую голову разбуженному теплыми лучами проклюнувшегося в окно солнца Петровичу расхотелось покидать этот прекрасный и яростный мир раньше времени. Здоровьем его Бог не обидел, сила есть – живи да радуйся! Это в школьные годы, нахватав полный дневник двоек, он представлял, как заболеет и умрет. Но не по настоящему, а в понарошку, чтобы посмотреть, как заплачут возле гроба его близкие и учителя. Тогда о нем наверняка бы зарыдали. Но кто, скажите, пожалеет склеившего ласты шестидесятилетнего старика?

Мужики во дворе только посмеются: «Помер Максим и х. р с ним!» Скольких ровесников Харон уже перевез на лодке на другой берег! Володьку Макарова, Серегу Новожилова, Генку Борисова – это только из одноклассников. Кольку Старостина и Сашку Забелина – ребят со двора, с которыми в детстве он, как умалишенный, гонял по двору велосипедный обруч, а став постарше, ходил зимой на каток зажимать девчонок.

На прошлой неделе сыграл в ящик сосед по дому Борис Васильевич Дыбенко, подполковник в отставке, красавец мужчина пятидесяти двух лет. Все хвалился своей военной пенсией, собирался свозить супругу на отдых в Таиланд, показать ей трансвеститов. Но тяпнул инфаркт. Как говорил булкаговский Воланд: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!»

И тогда всем врагам назло, и в-первую очередь опустившим его на дно нищеты олигархам, губернаторам и депутатам, Петрович решил жить. И прожить столько, сколько Господь позволит. А может еще и за границу съездить. В Турцию или Египет. Посмотреть, как другие народы живут. Ведь нигде кроме Черного моря Петрович не был. А если с каждой пенсии откладывать по тысяче, то через год можно увидеть египетские пирамиды.

5

Любил Петрович, лежа на диванчике, поразмышлять о жизни. Не о своей, а вообще. Зачем она придумана? Кем? Всевышним?

Над этой загадкой Латышев частенько задумывался в армии, когда один на один с трескучей морозной ночью стоял в карауле. В накинутом на шинель тулупе, заиндевелой шапке-ушанке и серых солдатских валенках он накручивал круги возле деревянных складов со средствами радиационной и химической защиты. Что находится за огромными металлическими воротами он не знал. Говорили, противогазы, общевойсковые защитные комплекты и медицинские аптечки на случай ядерной войны.

На политзанятиях постоянно твердили о милитаристской политике США, которые в любой момент готовы развязать третью мировую войну. «Вот поэтому мы должны быть на чеку, – внушал заместитель командира роты. – Обязаны держать порох сухим!» Армия в те времена считалась школой жизни, после которой молодые люди становились морально и физически окрепшими.

Но занятия в Ленинской комнате не давали ответов на вопросы, которые мучили Латышева в карауле. Он подолгу смотрел в звездное небо, выискивая знакомые созвездия, словно именно в них скрывалась недоступная ему тайна мироздания. Космос, вселенная, бесконечность – от одних слов ему становилось жутко. Николай не мог представить себе бесконечность. И конечность – тоже. Не хватало воображения.