Александр Солин - Аккорд. Роман в трех частях

«Сосед, – наконец сказала она, все так же не глядя на меня. – В армии сейчас…»

«И что?» – спросил я.

«Понимаешь, – повернула она ко мне возбужденное лицо, – эта пьяная дура с его мамашкой решили нас поженить! Нет, ну ты представляешь, а?»

«А как они могут вас поженить без твоего согласия? Ведь ты же не хочешь с ним жениться?»

«Конечно, не хочу! – воскликнула она. – Я что, дура что ли?!»

«Ну, и хорошо! – широко улыбнулся я. – Дождись лучше меня! Я скоро вырасту и женюсь на тебе! А пока пойдем пить чай!»

Когда мы вернулись в комнату, она сказала:

«Сыграй мой любимый вальс, пожалуйста!»

Я заиграл вальс № 7 Шопена. Она подошла, встала у меня за спиной, положила руки мне на плечи и так стояла, пока я играл. Я закончил играть и вдруг почувствовал, как теплое облако ее дыхания опустилось на мой затылок. Скрестив на груди руки, я накрыл пальцы Натали и так сидел, не смея пошевелиться. Когда мягкий напор ее губ иссяк, я повернулся к ней и посмотрел на нее снизу вверх. Она снова положила мне руки на плечи и, надвинувшись на меня, крепко и протяжно поцеловала набухшим, слегка приоткрытым ртом.

Потом мы сидели на диване, и она прятала голову у меня на груди, а я гладил ее и говорил:

«Не бойся, я никому не позволю тебя обижать…»

«Можно, я переночую у тебя?» – пробормотала она с моей гулкой груди.

«Конечно!» – ответила гулкая грудь и велела губам поцеловать ее голову.

Мать уложила ее на мою кровать, и я зашел пожелать ей спокойной ночи. Она лежала в розовой тени ночника, натянув одеяло до подбородка и разметав по подушке потемневшие волосы. Я осторожно присел на краешек кровати, и она, выпростав из-под одеяла руку, отдала ее мне.

«Спокойной ночи!» – сказал я и впервые поцеловал женщине руку. В ту пору рецепторы моих губ не были еще оскорблены крепкими напитками и обуглены грешной страстью, а потому задохнулись от весеннего вкуса Натальиной кожи.

«Спокойной ночи!» – ответила она и, оторвав голову от подушки, потянулась ко мне губами. Я припал к ним и ощутил их мягкую, пунцовую податливость. Она забросила руку мне за шею и долго не отпускала, а когда отпустила, сказала, сияя влажными глазами:

«Юрочка, какой ты хороший!»

В гостиной я добрался до дивана, залез под одеяло, и только тут до меня дошло, что меня сегодня впервые поцеловали, как взрослого! «Твой поцелуй в тот день мне довелось узнать…» Пусть поздний поцелуй, зато какой! Я попробовал оживить впечатление, и губы охотно откликнулись, вернув мне ощущение чего-то заоблачно-небесного. Наверное, такова была на вкус ангельская карамель.

Счастливые события роднят нас с прошлым, несчастливые – отделяют от него. Это значит, что две мои любви соединились в одну, и Натали стала законной наследницей Нины. Отныне то, что не успела Нина, должна завершить Натали. И еще: целовать – значит, доверять.

На следующий день я сказал матери:

«Мам, Наташе нужен свитер и шерстяные колготки»

«Это она сама так сказала?»

«Еще чего! Сама она никогда так не скажет! Но я же вижу, что она мерзнет!»

«Но у нее ведь родители есть!»

«Ну, мам! Ну, я же тебе говорил, какие у нее родители! Слушая, давай не будем покупать мне новый костюм, а купим Наташе какую-нибудь одежду!»

«Ты о ней так заботишься… Она что, нравится тебе?»

«Очень! После школы мы поженимся!»

«Иди уроки делай, жених! – замахнулась на меня полотенцем мать и добавила: – Наташе много чего нужно… Ладно, что-нибудь придумаем…»

Через несколько дней мать принесла домой ворох вещей, которые собрали ее знакомые. Там были кофточки, два свитера, две юбки, платье и всякая мелочь.

«Ушьем! – сказала мать про юбки и платье. – На каждый день сгодится! А вот и на выход!»

И достала из шкафа новый черный свитер и шерстяные колготки.

«Обязательно носи колготки, Наташенька! – сказала мать, понизив голос. – Нам девушкам, наши места беречь надо…»

Я хоть и был в другом конце комнаты, но про места услышал, понял и покраснел.

Моя жизнь в одночасье обрела взрослый смысл. В девятом классе я добавил к баскетболу гимнастику, и за год заметно подрос и раздался в плечах. С музыкальной школой я расстался, и у меня прибавилось времени. Наталья приходила вечером, словно молодая жена после работы, и если я задерживался на тренировке, помогала матери и делала в моей комнате уроки. Я прибегал, ужинал, садился с ней за один стол, и мы молча и сосредоточенно спешили покончить с уроками, чтобы перебраться на диван и предаться новому, упоительному занятию. Впрочем, воровать поцелуи я начинал уже за столом. Скосив глаза, я любовался ее склоненным над тетрадью лицом с нахмуренной, непокорной переносицей, ее угловато вздернутыми, напряженными плечиками, заметной грудью, острыми локотками и порхающей от книжки к тетрадке и обратно рукой, пока не сосредотачивался на ее пухлых, шевелящихся губах, которыми она шептала ученые заклинания. Внезапно она вскидывала голову и ловила мой нерасторопный взгляд. Лицо ее озарялось понимающей улыбкой, и она, оглянувшись на дверь, закрывала глаза и подставляла мне губы.

Я не понимаю тех богов, что подражая людям, предаются обжорству и оргиям. Пища богов – это поцелуи, а мораль – целомудренно сжатые колени. Я понимаю Гошу, но не представляю Натали в расстегнутом халате, с раздвинутыми ногами, поглупевшим лицом и мокрыми трусами. Это не Натали, это Валька. Натали – это пылающие щеки и одурманенный нежностью взгляд. Это сомкнутые ресницы и тихий вздох у меня на плече. Натали – это своенравная досада и капризная мольба: «Не хочу уходить!». Натали – это я, только в тысячу раз лучше…

Новый год мы встречали у нас. Мать приготовила пакет и сказала:

«Это для Наташи…»

Я потянулся посмотреть, что там, но она шлепнула меня по руке и сказала:

«Тебе еще рано на это смотреть!»

Как я потом узнал, там были две комбинации, пара трусиков и чулки.

Если три последующих месяца наших отношений представить в виде райского дерева, усеянного бесчисленными соцветиями поцелуев, среди которых попадались весьма яркие и жгучие, то дерево это определенно изнывало в ожидании затянувшегося опыления. Заметьте, что я, Юрий Алексеевич Васильев, разведенный банкир и по совместительству грустный клоун, далек от обобщений и вместе с тем уверен, что многие, находясь на моем месте, захотели бы ускорить события. Однако в их случае это была бы уже не любовь.

«Поцелуями сыт не будешь» – нашептывал мне змей-искуситель, но имея свои представления о любовном голоде, я крепился, как мог. Три обстоятельства поддерживали меня в этом. Во-первых, мое сформировавшееся любовное чувство, находившее мои тайные плотские поползновения оскорбительными для моей будущей жены. Во-вторых, хроническая сдержанность Натали, чьи закрытые платья в отличие от расхристанных Валькиных халатов удерживали меня от нескромных изысканий. В ответ на мои судорожные, на грани фортиссимо поцелуи она пряталась у меня на груди и просила: «Расскажи что-нибудь…» И в-третьих, внезапное косноязычие обычно болтливого Гоши, ранее возбуждавшего меня откровенными подробностями своих с Валькой шашней. Он вдруг засекретил детали их отношений, а упоминая о Вальке, мечтательно и смущенно улыбался. Я заметил, что они теперь и говорили, и смотрели друг на друга с одним и тем же мечтательным смущением. В ответ на мой настойчивый интерес он нехотя признался: