Александр Солин - Аккорд. Роман в трех частях

Мы уселись за стол, и Ирен велела открыть шампанское. Я наполнил узкие, изящные, как ее бедра бокалы, и мы выпили за старый год. Ощутив вдруг голод, я набросился на еду. Сидя напротив и поставив локти на стол, Ирен удерживала бокал пониже глаз и смотрела на меня с тонкой улыбкой – один из многих ее снимков, который на всю жизнь запечатлела моя внутренняя camera obscura.

«До чего же вкусно! – наконец откинулся я. – Кто готовил?»

«Я» – глядело на меня поверх бокала пляшущее пламя ее глаз.

«Черт возьми! – вдруг спохватился я. – Надо было поцеловать ее прямо у двери! А теперь что? Как быть теперь? Встать и поцеловать? Да это же какая пошлость: выпил, поел и полез целоваться! Твою мать, твою мать!.. Нет, нет, это невозможно! Надо сделать что-то благопристойное, придумать какую-то паузу! Может, потанцевать?» – метались мои мысли.

«Извини, с утра ничего не ел…» – виновато сообщил я.

«Бедненький! – вежливо пожалела она меня. – Ешь, ешь, не торопись!»

Я добавил шампанское себе и ей и сказал:

«Давай выпьем за нас!»

«Давай!» – с немигающим любопытством глядели на меня ее темные глаза.

Ах, эти минуты, эти томительные, стеснительные, драгоценные и неповторимые минуты накануне капитуляции, когда любящий (именно любящий!) мужчина отказывается верить в происходящее, а женщина последний раз спрашивает себя, правильно ли она поступает! Ради них, этих минут, я останавливаюсь на подробностях, которые мог бы опустить, ради них заставляю биться мое охваченное воспоминаниями сердце! Особое, ни с чем несравнимое состояние бытия, которое хочется одновременно продлить и преодолеть, потому что дальше будет еще лучше, но ТАК уже не будет!

Мы выпили, и я спросил:

«Почему ты не ешь?»

«Не хочу. Нахваталась, пока готовила. А ты ешь. Потом еще горячее будет…» – прищурилась она с особым, острым смыслом.

Шампанское подействовало, и я ощутил головокружительное вдохновение.

«Ирочка, – ведомый любовным инстинктом, начал я, – мне страшно неудобно!»

«Почему?» – удивилась Ирен.

«Я столько раз представлял, как мы окажемся одни, и я скажу, что я… Ну, в общем, скажу, что я страшно рад быть с тобой наедине… А вместо этого я, как голодная овчарка, набросился на еду!»

«Ну, что ты! Это же нормальная мужская реакция!»

«Нет, не нормальная! И мне стыдно! Извини!»

«Глупости!»

«Нет, не глупости, потому что я тебя… люблю! Ирочка, можно, я тебя поцелую?» – вскочил я.

Она улыбнулась и медленно встала:

«Ну, иди, целуй…»

Я кинулся к ней, мы вцепились друг в друга и через пять минут оказались в ее постели.

Каждого из нас можно представить в виде хвостатой кометы: пышущее жаром ядро – сиюминутное состояние наших органов чувств, наше настоящее, и раскаленный, теряющий яркость хвост – наши воспоминания, следы нашего пребывания в прошлом. Чем длиннее и ярче хвост, тем своеобразней комета, тем решительнее она отличается от холодных небесных камней.

…Мы лежали на узкой кровати: я – на спине, Ирен – уложив голову мне на плечо и забросив согнутую в колене ногу на мои бедра. Поза абсолютного доверия, как я ее называю. Минуты, когда даже самая независимая женщина переживает состояние покорности. Мое размякшее ядро застряло на границе двух времен. Умиротворение, какого я уже давно не испытывал, переполняло меня. Бережно прижимая к себе мою белокурую, разомлевшую добычу, я рассеянным взглядом бродил по потолку, где трепетали стеариновые тени. Победивший все прочие запахи пряный аромат любимых волос ласкал мое обновленное обоняние, моя беззащитная кожа срасталась с теплой кожей Ирен, а на губах таял винный вкус ее губ. От оживленного в этот час коридора нашу келью отделяла тонкая дверь, и громкие, любопытные голоса жили и смеялись буквально рядом с нашей кроватью. Единственная досада, к которой следовало привыкнуть.

Далее тянулся раскаленный хвост подробностей: торопливо срывающие одежду руки, мечущиеся по обнаженному телу ладони, лихорадочные ненасытные поцелуи, каучуковая упругость набухшей груди, обжигающая дрожь твердокаменного копья, замирающий восторг копьеносца, короткий штурм крепостных ворот, вторжение, слепое упоение схватки, стонущий коллаборационизм осажденных, их ликующая капитуляция и судорожное исполнение заветной мечты. Каких-то особых инструкций перед штурмом я не получил и потому сделал то, к чему был приучен моим скромным опытом, а именно: при первых же спазмах любовной рвоты поспешно покинул радушную, гостеприимную крепость и опустошил себя на ее стены.

«О, какой ты у меня голодный!» – удивлялась Ирен, удаляя с себя обильные следы моей страсти.

Да, в постели она не новичок – таков был невольный итог моих первых впечатлений. Хоть я и был готов к чему-то подобному, признаюсь: ревнивое разочарование оставило на моем сердце чувствительную царапину. И все же, невзирая на досадный вывод, я лежал счастливый и растроганный, каким только и может быть мужчина, овладевший, наконец, любимой женщиной. Не желая выпускать Ирен из объятий, я заполнял молчанием паузу, которой не нужны слова, а лишь нежные потискивания и бережные поцелуи. Теперь, когда все любовные симптомы и приметы совпали, оставалось подтвердить диагноз делом. Разумеется, речь шла о браке. А как иначе? Ведь моногамия есть естественное и необсуждаемое продолжение взаимной любви! Невозможно даже вообразить, что Ирен могла бы принадлежать кому-то еще, кроме меня!

«Ю-ро-чка…» – тем временем выводила она пальчиком на моей груди.

«И-ро-чка… – подхватил я. – Ирочка, Юрочка – смотри, как складно! Это неспроста!»

«Да уж… – обронила она и пробормотала: – Мы Новый год не пропустим?»

Я потянулся и достал с тумбочки часы.

«Еще целый час…»

Кажется, Ирен была не прочь понежиться: без всяких признаков беспокойства она уютно прижалась ко мне, и ее узкая теплая ладонь бродила по моей груди. Возможно, она, так же как и я, прислушивалась к набегающим волнам возбужденных голосов, не ведавших о том великом событии, что происходит у них под боком.

«Спасибо, что заботишься обо мне…» – пробормотала Ирен и рукой под одеялом погладила того, кому была адресована ее благодарность.

«Ну что ты! Иначе нельзя!» – с горячей укоризной отвечал я, стискивая объятия.

«Почему нельзя? – удивилась она и, помолчав, подняла ко мне лицо: – Ты что, никогда ЭТО до конца не делал?»

«Нет…» – смутился я.

«Бедненький!» – сложив губы в жалостливый бантик, потянулась она ко мне.

Я припал к ней, мои руки ожили, разбежались по ее ровной спине, взлетели на уютные гуттаперчевые холмы и затоптались по ним. Не отнимая губ, Ирен перебралась на меня и осталась лежать, поводя бедрами. Прервав поцелуй, она сказала: «Просто лежи и ни о чем не беспокойся…», после чего оседлала меня, ловко и плотно насадила себя на мое древко и превратилась в колышущееся боевое знамя.