Вера Гривина - Бес меченый

– И поесть дай чего-нибудь.

– Ты же всегда токмо пьешь, – удивился хозяин.

– Тебя, хрена, забыл спросить: пить мне али есть! – прикрикнул гость.

Митроха полез в печь.

– Садись, Саввушка, – обратился Полкан к смущенно топчущемуся у порога юноше.

Как только Савва сел, его товарищ вытащил из-за пазухи щепотку какой-то травы, понюхал ее и громко чихнул.

– Что ты нюхаешь? – полюбопытствовал юноша.

– Табак, – пояснил Полкан.

От своего отца Савва не раз слышал, что табак – это дьявольская заморская зараза.

– А, что от него бывает?

– В носу щекочет, и дух приятный идет по телу.

– Можно мне попробовать? – загорелся Савва.

– Покуда не стоит, – возразил Полкан. – Нынче с тебя хватит и хмельного. Коли захочешь все сразу познать, удовольствия не получишь.

Тем временем Митроха вытащил из печи и поставил на стол миску, в которой лежали два куска пирога с рыбой.

– Ешьте, пейте, гости дорогие, – буркнул он и вышел из горницы.

Савва заметил спящего в углу пьяного мужика и проворчал:

– У Прова народец поприличнее, чем здесь, столуется

Полкан кивнул.

– Да, к Прову все больше торговый люд захаживает, а к Митрохе частенько всякая рвань забредает, чтобы последние портки пропить.

– Ну, и нравы здесь! – возмутился Савва.

Полкан возразил ему:

– В сравнении с московскими, нравы здешние почитай непорочные: в Москве и бабы не меньше мужиков вино хлещут.

– Неужто хлещут?

– Я своими очами видал. В нашем стольном граде, пьянка, как началась опосля Смуты, так по сию пору и не кончилась. Народ поначалу изгнание ляхов праздновал, потом избрание царем Михайлы Федоровича Романова отмечал, нынче же просто пьет по любому поводу.

– У нас в Казани нет подобного разврата.

– У вас и великого бедствия не было.

– Да не было, – согласился Савва. – Не зря мой отец говорит, что война портит людей.

– Вот что, значит, Фома говорит? – странно усмехнулся Полкан. – Нет, брат Савва, война не портит, а вынимает из нутра человеческого всю звериную суть – ту, коя в каждом из нас заложена да прикрыта благочестием, покуда нас жареный петух в зад не клюнет.

Он налил Савве пива, а себе вина.

– Выпей, Саввушка. Токмо непременно закуси, иначе с непривычки захмелеешь.

Юноша отпил пару глотков. Поначалу горький вкус пива ему не понравился, но потом по его телу разлилась приятная истома.

– Поешь, – напомнил ему приятель.

Савва хотел было сказать, что сам Полкан выпил две чарки вина, не закусывая.

– Ты себя со мной не равняй, – произнес Полкан, будто подслушав мысли юноши.

Савва съел немного пирога, затем налил себе еще пива и выпил. В его душе тут же появилось радостное и, вместе с тем, жалостливое чувство. Некоторое время он не мог уразуметь, кого ему жаль, но потом вспомнил, что себя самого и, всхлипнув, рассказал новому другу о своей страсти к чужой жене.

– Не могу более терпеть! – почти навзрыд восклицал юноша. – Прежде я греха страшился, а нынче бесу, прости Господи, поклонюсь, помоги он мне овладеть Баженовой женой! Того и гляди умом тронусь али себя порешу!

– Воротись-ка лучше к Бажену, – предложил Полкан.

– Но ведь старик винит меня в жениной порче.

– За злато-серебро он не токмо женину, но и свою порчу простит. Хочешь, возьми деньги, полученные мною нынче за коней, и, коли не жаль, снеси их Бажену.

Савва весь затрясся.

– Не жаль! Мне за Феклушу ничего не жаль!

Полкан вынул из-за пазухи туго набитый мешочек.

– Бери.

Савва взял мешочек, посмотрел внутрь, и у него в глазах зарябило от серебра.

– А тебе не жаль отдавать чужому человеку такое богатство?

Полкан зевнул.

– Нет, не жаль. Деньги, брат Савва, требуют рабского служения, а я ничьим холопом быть не желаю. Возьми их себе.

– Спасибо, друг! Я твой вечный должник!

– Ничего ты мне не должен, – отозвался Полкан, поморщившись.

– А где тебя в Орле сыскать можно?

– Я своего двора не имею, а сыскать меня можно на конной площадке.

Друзья еще выпили, и Савва кинулся на шею Полкану.

Дальнейшее юноша помнил плохо. Словно из тумана выплывали какие-то кочки, о которые спотыкались его заплетающиеся ноги; затем появилось донельзя изумленное лицо Прова; и наконец наступили темнота и пустота…

Очнулся Савва в своей постели. Болела голова, сухой рот забился горечью, руки и ноги не слушались. Сквозь мутную пелену с трудом различались покачивающиеся стены и кружащийся потолок. Внезапно появился человек, в котором Савва не сразу признал хозяина постоялого двора. Пров покачивался вместе со стенами, его лицо расплывалось в разные стороны.

– Доброе утро, сынок!

Савва хотел было ответить, но, поперхнувшись, закашлялся.

– Что пил? – деловито спросил Пров.

– Пиво, – простонал юноша.

– Клин клином вышибают. Прикройся, щас Аграфена принесет тебе пива. Выпьешь и сразу полегчает.

Савва покраснел.

– Прости, Провушка.

– Не вини себя, – добродушно усмехнулся Пров. – Ну, погулял ты малость, хлебнул лишку – с кем не бывает? Добро, что сумел дорогу на постоялый двор найти.

– Я один пришел?

– Один! Ночью услыхал я шум во дворе и выглянул в окно, а у ворот ты ногами вавилоны пишешь. Мы с Некрасом выскочили да вместе довели тебя до постели, раздели, уложили, – он ухмыльнулся. – С тебя что-то свалилось да за сундук упало – камень, судя по грохоту. Видать, ты его за пазуху сунул, чтобы собак пугать.

– Я что-нибудь говорил?

– Мычал токмо.

– Ладно, ступай.

Хозяин выше, а, немного погодя, в горенку вплыла его жена. В двух своих коротких руках она ловко несла кувшин, жбан и два блюда: одно с бараниной в огуречном рассоле, другое с квашеной капустой и солеными огурцами. Поставив все на стол, Аграфена поклонилась постояльцу.

– Кушай, Саввушка, – сказала она и выкатилась за дверь.

Едва Савва поднялся с постели, под ним завертелся пол, и чтобы добраться до стола, юноше пришлось опуститься на четвереньки. Вскарабкавшись на лавку, он выпил пива, закусил бараниной и огурчиком, запил квасом. Ему сразу заметно полегчало: стены перестали качаться, пол и потолок остановились. Как только в глазах Саввы рассеялся туман, в его голову явилась мысль:

«А где Полкановы деньги? Вдруг их Пров взял, а меня обманул?»

Но мешочек лежал себе за сундуком. Савва облегченно вздохнул и задумался над тем, что же делать с неожиданно свалившимся на него подарком. Лучше всего было – оставить деньги себе, – а потом…

«Что потом? – зашептал у юноши в ушах чей-то голос очень похожий на голос Полкана. – Отец заберет у тебя серебро и накупит еще товаров. Ну, а коли ты спрячешь деньги от своего батюшки, то долго не сможешь ими воспользоваться. У Фомы крепкое здравие, и неведомо, кто кого переживет. Ну, положим, дождешься ты отцовой смерти. Тогда зачем тебе будет надобно сие серебро, коли все семейное состояние станет твоим? А надобно ли тебе оно? Желаешь ли ты стать таким же купцом, как твой родитель? Не желаешь, Саввушка, а придется. Так не лучше ли нынче положиться на случай и промотать ради удовольствия дар приятеля».