Анастасия Машкова - Любовь по солнечным часам

– Нет, подожди…

Егор отстранился, посмотрел с недоумением, испугом.

– Что-то не так? Неприятно?

– Нет-нет. Хорошо. Я… не умею. Не знаю, как лучше… – Надя вспыхнула, заметалась, нащупывая спасительный плед.

Егор перехватил ее руку, отбросил плед. Теперь в его глазах была только нежность. И забота.

– Не бойся. Я никогда не сделаю тебе больно. Никогда в жизни.

И Надя доверилась ему. Месяц спустя Егор переехал к ней.

– Это не слишком-то прилично и не с лучшей стороны характеризует твою новоиспеченную избранницу и ее мать, – увещевала сына строгая матушка.

– У-ти-ти, какие мы старорежимные, – парировала Надина мама, которую дочь посвящала во все перипетии отношений с бессоновской семьей. – Лучше по углам прятаться? Пусть Егор вникает в хозяйство, приобщается к ответственности. Зять он, видно, будет неплохой, – выносила свой вердикт будущая теща.

– Да почему ты решила, что мы поженимся? – не верила своему счастью Надежда.

– Ничего не решила. Вижу – и все. Это любовь, Надин. Любовь! – вздыхала мама с грустной улыбкой.

Дойдя до метро, Надя вдруг с ужасом подумала, как войдет в свою пустую огромную квартиру, которую так благородно пожаловал Егор бывшей жене перед разводом. Сам он решил наслаждаться покоем и одиночеством в подмосковной двушке, доставшейся ему по наследству от бабушки.

«Машка приедет только завтра… Нет, домой ехать не могу! Ну, значит, к маме. Она, конечно, ждет».

Надя спустилась в подземку. На «Киевской», как всегда, царило столпотворение. На Филевскую ветку приходилось пробиваться ледоколом. Перед людским водоворотом у эскалатора Надя оказалась внутри кучки цыганок. Тощенькая молодуха с ребенком на руках, грузная усатая тетка с тяжелым взглядом, две безвозрастные смуглянки в блестящих платках. Надя прижала сумку к груди и опустила глаза. Только не отвечать им, только не смотреть. Именно на этой чертовой «Киевской» ее давным-давно ограбили цыганки со своим гаданием. Запугали, невообразимым образом заставили достать кошелек и умыкнули всю зарплату. Будто знали, что Надя ехала со своей первой в жизни зарплатой!

И почему с ней так всегда происходит? Украли зарплату, должность, профессию, теперь – мужа… Конечно, сама виновата. Куда как весело жить и думать, что сама виновата во всех бедах, что «несклепистая, разиня, мямля»! Надя вспомнила лицо покойной свекрови, которая день-деньской пыталась «просвещать» сына по поводу невестки. Но тогда Егор любил жену и защищал…

– Гони печаль! Счастье в толпе не ищи. Далеко отсюда, в лесу и у реки его найдешь. Уезжай! – Усатая старуха-цыганка шамкала ей в самое ухо.

Надя вздрогнула и рванулась, наконец, вверх по эскалатору. Шею заливал пот. Вырвавшись из подземки, она попыталась отдышаться. Липкое июльское марево висело над площадью. Расположенный рядом торговый центр манил прохладой кондиционера, но Надя не могла очутиться в равнодушной толпе: смеющейся, болтающей, жующей, праздной. Она хотела остаться наедине со своим горем. И с самым близким человеком, который мог это горе разделить. Загорелся зеленый, и Надя побежала по зебре перехода к маминому дому.

В сумке запиликал телефон.

– Егор?! – Надя схватилась за трубку, будто утопающий за соломинку.

Нет, это была Валюшка.

– Как ты, что не звонишь?! Как все прошло? – затараторила ее лучшая подруга.

– Ужасно и быстро. Зато я теперь приблизительно представляю, как действует гильотина. Хрясть – и жизнь кончена.

– Господи, Надь… Ты где? Тебе нельзя быть одной, – всхлипнула чувствительная Валя.

– Я иду к маме.

– Немедленно приеду к вам! Поревем, поговорим…

– Спасибо, Валюш. Я не знаю… А твоя работа?

– Да плевать! Смена уже заканчивается. Просидела полдня в тоске – две пломбы и одна чистка. Пустое лето, сама знаешь, – вздохнула стоматолог Валентина Курочкина.

– Нет, сегодня побуду вдвоем с мамой, – решила Надежда. – И… я люблю тебя, Валюш.

– А я? А я-то тебя как…

Надежда не дослушала, захлопнула телефон, чтобы не разреветься в голос посреди улицы.

«Нет-нет! Не вспоминать, не мучить себя. Это – так. Это не может быть иначе», – как заклинание повторяла она про себя. Самое страшное свершилось, и, странное дело, ей даже стало легче. Пусто, безнадежно, но… легко. Сейчас она окажется в родительском доме рядом с мамой, и боль, растерянность отпустят.

Надину маму Галину Викторовну Кольцову – повара высшего разряда – все называли Галкой-праздником. Шумная, улыбчивая, хлебосольная, она просыпалась, мурлыча бравурный мотивчик, с легкостью налаживала домашние дела и упархивала на работу в московскую «рыгаловку». Иначе свой пищекомбинат при большом предприятии Галина Викторовна не называла. Отстояв у «пищевого мартена» положенные часы, прибегала домой, нагруженная судками, впихивала в домашних столовскую еду и усаживалась перед телефоном. На воспитании любимой дочурки она особо не зацикливалась – та росла тихой и послушной. Покладистый молчун-муж также довольствовался минимумом внимания со стороны благоверной. Ему хватало газет и телевизора. Семья, ведомая бестрепетной и сноровистой рукой хозяйки, казалась благополучной и крепкой. Все рухнуло в одночасье.

В ту ночь Надя проснулась от всхлипываний мамы и странного воя. Босая, в ночной сорочке, девочка выбежала в коридор. В родительской комнате и на кухне горел свет. Едко пахло сердечными каплями. Отец, держа мать за волосы, тряс ее и издавал дикие крики.

– Дочку пожалей, Коля! – выкрикнула Галина Викторовна, увидев спасительницу Надю.

– О-о, еще одна! Яблочко от яблоньки недалеко упадет. Все бабы в вашей семье такие!

– Папочка, не надо! Пусти маму, папочка! – крикнула Надя, кидаясь к отцу, который вновь стал таскать маму за волосы.

Отец оттолкнул Надю, но жену выпустил.

Упав на подушку, Николай Андреевич зарыдал. Плакала и напуганная до полусмерти Галина Викторовна.

Надя до утра просидела с мамой на кухне. Подозрения четырнадцатилетней дочери подтвердились. У матушки были увлечения на стороне.

– Доча, это все такая ерунда, – оправдывалась Галина Викторовна, глотая очередную порцию корвалола. – Я Колечку, папу твоего, люблю, ты же знаешь!

– А зачем гуляешь? – угрюмо спросила дочь.

– Так и не гуляю я! Так, похихикаем, прошвырнемся до киношки. – Распахнутые глаза матери блестели слезой невинного младенца.

– Ага, нашла дурочку, так я и поверила тебе, – покивала головой бескомпромиссная Надя.

– Ох, никчемный разговор, доча. Трудно тебе это все понять. Жизнь… она такая бескрылая, тяжкая. – Мама всхлипнула. – Знаешь, какой я была, когда замуж выходила?! Звезда голливудская, а не девка. Ты в меня такая красотуля. А порода? Так и прет из нас порода! Посмотри на свои щиколотки, профиль, плечи. А глаза?! А стать княжеская?!