Светлана Сухомизская - Год лягушки

В ожидании пиццы Аглая укрепляла здоровье свежевыжатым апельсиновым соком, а я, наоборот, портила: легкие – сигаретой, желудок – ядовитой американской газировкой. Вообще-то, я с куда большим удовольствием выпила бы горячего чая, но почему-то не решилась сделать такой заказ перед едой. Как уже было упомянуто, я боюсь официантов.

– Жаль, что Гангрена не устроила праздник в своем новом коттедже на Алтынном шоссе! – мечтательно помешивая трубочкой в стакане, говорила Аглая. – Представляешь, сидеть в огромном зале, где в камине, потрескивая, горит целое дубовое бревно… В окна стучат заснеженные еловые лапы, с ветки на ветку перепрыгивают белки и клесты… Радушная хозяйка сама разливает по глиняным кружкам глинтвейн из огромной медной кастрюли… На стол ставят молочного поросенка… А потом нас оставляют ночевать в комнатах для гостей, где стоят антикварные кровати с никелированными шарами на спинках и бабушкины сундуки, застеленные шалями!

Аглая мечтательно вздохнула, а я посмотрела на нее подозрительно:

– Что это на тебя за фантазии такие напали? Гангрена в образе какой-то лесной феи! Ты, часом, не заболела?

– Поздоровей тебя буду! Я, в отличие от некоторых, держу руку на пульсе событий. У меня муж выписывает все журналы по дизайну, какие только существуют в природе, и поэтому наша спальня скоро превратится в склад, а спать мы будем в коридоре под вешалкой. И вот в новом номере «Домашнего уюта» напечатали огромный репортаж о Гангрене, который я тебе и пересказала. Там еще рассказывалось об архитекторе, который этот дом построил, такой весь из себя, чуть не единственный из наших, который котируется и заграницей, он в Монте-Карло построил особняк какому-то теннисисту, то ли первой, то ли второй ракетке мира, а еще он строит театральный центр где-то в Германии, только я не помню – где… У мужа моего этот архитектор прямо идеал всей жизни, прямо так и говорит, если бы у меня был выбор, познакомиться с Дженифер Лопес или с… этим… как его… Короче, он плюнул бы на Лопес, а выбрал этого своего… ну, не важно! Я бы честное слово, решила бы, что мой муж гей, если бы он каждую ночь по нескольку раз не доказывал мне обратное… – Аглая кокетливо закатила глаза. – Но на этого архитектора он прямо готов молиться… Черт, как же его фамилия… Какая-то очень простая, и я ее все время забываю поэтому.

– Наплевать мне, как его фамилия. Я на особняк себе пока не заработала, даже на Алтынном шоссе, а не то что в Монте-Карло… Черт! Ты мне весь аппетит испортила своей лесной былью. И эта выдра еще вычла с нас по пятьдесят долларов на свой распроклятый день рождения!

– Нельзя быть такой мелочной, когда тебя грабят, моя дорогая. Надо говорить себе: а могли бы и ножичком пырнуть!

– Угу, прям не знаю, кому сказать спасибо, что жива! А что, мы приносим Гангрене такую прибыль?

– Честное слово, мне иногда кажется, что ты откуда-то свалилась – не с луны, так с пятого своего этажа. У Гангрены, кроме нас и нашего журнала, есть еще маленькая, но славная риэлтерская компания. Ну очень маленькая! Но очень элитная! И приносит ну очень большие деньги. Понимаешь?

Вместо ответа я затушила сигарету и, тяжело вздохнув, посмотрела в окно. Шел густой снег. Автомобили на Садовом кольце стояли в глухой пробке, и я не без злорадства думала о том, что и сама Гангрена, и ее именитые гости не смогут вовремя попасть на праздничную вечеринку.

К счастью, раздумья мои прервал официант, принесший нам пиццу. Одну на двоих, но очень большую! Разрезанную на шесть частей, с двойной порцией сыра, с беконом, с кусочками салями, перца, томатами… пышущую жаром… О-о-о!

Каждая из нас перетащила по сегменту пиццы на свою тарелку и проглотила первую порцию довольно быстро, в молчании, прерываемом лишь похожими на урчание междометиями, выражающими беспредельное наслаждение.

– Все из-за тебя, – томно сказала Аглая, втыкая вилку во второй кусок. – Я обожрусь и вдобавок разжирею!

– Ничего, не разжиреешь, – глухо и нечленораздельно отозвалась я. Разговаривать по-человечески мешал рот, плотно забитый пиццей.

– Не суди о других по себе! Ты лопаешь сколько влезет и никогда не потолстеешь – ну хоть чуть-чуть, чтобы меня порадовать! Я мечтаю разрезать тебя и посмотреть, что у тебя такое внутри, как тебе удается так много есть и оставаться тощей!

– Ну вот, я раскрыла секрет Джека-Потрошителя. На самом деле это была тетка, помешанная на похудании.

Аглая захихикала и взялась за баночку с сыром. Наблюдая за тем, как она щедро посыпает пиццу мелкой пармезановой стружкой, я размышляла. А что если, скажем, перемешать пармезан с ядом? У кого имеется возможность подбросить яд жертве? Конечно, у официанта, подкупленного, разумеется. Но зачем кому-то понадобилось убивать Аглаю? А может, жертвой должна быть совсем не она, а кто-то, кто должен был сидеть за этим столиком? Например, невзрачный человек со значком в виде звезды и меча на фоне щита, бывший сотрудник органов госбезопасности, слишком много знавший? Но кому была выгодна смерть отставного гебиста? Гангрене? Или ниточки тянутся в высшие сферы, где зреет заговор с целью смены существующего строя?

Политический детектив на глазах превращался в мрачную антиутопию, когда я отбросила сюжет о ядовитом пармезане, как совершенно ни на что не годный, разжилась третьей порцией пиццы и перед тем, как приняться за дело, сделала большой глоток ледяной газировки.

Внезапно в одном из зубов нижней челюсти, справа, где-то в самой глубине рта что-то то ли щелкнуло, то ли треснуло, и в глазах у меня вспыхнуло ослепительное пламя. Это была боль, такая острая, что все вокруг меня разом провалилось в густой туман…

С душераздирающим стоном я схватилась за щеку…

Перепуганный голос Аглаи, спрашивающий, что со мной, глухо донесся откуда-то из-за тридевяти земель…

– Жжуууп! – корчась, промычала я.

Волны боли расходились от зуба во все стороны. Казалось, голова сейчас разлетится на части…

– Откройте рот! – скомандовал незнакомый мужской голос.

Я изумленно уставилась на говорившего, но разглядеть его все равно толком не могла – боль, словно кривое зеркало, искажало все вокруг до неузнаваемости. Бедный мозг, охваченный смертельной тоской, отказывался реагировать на что-либо, кроме разрывающей боли в зубе… До моего сознания дошли только самые яркие пятна – светлые волосы незнакомца и красный шарф у него на шее.

– Да не глаза, а рот, рот откройте!

Незнакомец, довольно бесцеремонно оттянув вниз мой подбородок, полез пальцами мне в рот.

– А-а-а!

Никогда бы не подумала, что могу орать таким противным голосом.

– Ну, все ясно. Где ваша шуба или что у вас там? Одевайтесь и пошли со мной!