Светлана Сухомизская - Год лягушки

На мое счастье, в тот самый момент, когда Гангрена, приветливо улыбаясь, двинулась в сторону нашего столика, зубастый конферансье провозгласил со сцены:

– А теперь – наконец-то! – на сцену выйдет та, которую мы все так долго ждали!.. Она – прекрасна! Она – опасна! Она – юна! Она – влюблена! Она – сегодня с нами! Она – кто? Догадайтесь сами!.. Встречайте – Ляля Берендей!

В зале пронзительно взвизгнули.

Ударила по перепонкам нахальная, но глуповатая музыка, и из-за кулис выскочила разбитная девица, почему-то похожая на выпускницу парикмахерского лицея, только что сошедшую с электрички «Москва – Гжель», хотя всем – даже мне – было известно, что закончила девица один из лучших вузов столицы и что вышла она из «лексуса» последней модели.

Выхватив микрофон у зубастого, Ляля Берендей неразборчиво проорала поздравление Гангрене и запела песню, которую я раньше никогда не слышала, и была бы несказанно счастлива никогда не услышать.

Гангрена сменила милостивую улыбку на выражение восторга и упоения, и ринулась к своему столику, а оттуда – на середину зала, волоча за собой чиновную лысину и режиссерские усы. Немедленно вся троица кинулась в пляс, причем лысина пустилась вокруг Гангрены вприсядку, а усы немедленно отбили такую чечетку, что и Фред Астер позавидовал бы. Гангрена плавала павой, описывая круги и восьмерки, словно русские народные девушки в кокошниках из популярного во времена моего детства ансамбля «Березка». Прочие столы оживились тоже и вскоре на всем свободном пространстве прыгала густая толпа.

Я сидела, уткнувшись носом в тарелку и тихонько постанывала. Голос Ляли Берендей пробирал меня до самых печенок.

– Съешь жульенчик, – рявкнула мне в ухо сердобольная Аглая. – Манечки-Сергевнин. Она сама не будет.

Но жульенчик не лез мне в горло. Я сделала большой глоток мартини, съела оливку, выпила еще марини… Тут песня кончилась, я перевела дух, но Ляля Берендей только выкрикнула короткое приветствие гостям вечера, и немедля грянула вторая песня. Это были чертовы «Фигли-мигли». Я застонала во весь голос и вскочила из-за стола – с трудом оторвавшись от стула.

– Не могу больше! – крикнула Аглае сквозь грохот музыки. – Пойду подышу свежим воздухом!

Забрав в гардеробе дубленку, накинула ее на плечи и вышла за дверь. Торопливо полезла за сигаретами. Возвращаться не буду. Ну их к черту. В моем трудовом договоре не записано, что я должна слушать Лялю Берендей. Я чиркнула колесиком зажигалки и жадно затянулась.

Недолгий зимний день давно погас. Метель стихла. На черном небе проклюнулись крохотные, словно манная крупа, звездочки. Я выдохнула дым и с наслаждением вдохнула полную грудь холодного свежего воздуха. Как-то сразу позабылся день рождения Гангрены, завывания Ляли Берендей, и обильная жирная пища перестала тянуть меня к земле…

И вспомнились мне синие глаза, и белый шрам над левой бровью на загорелом лбу, и упавшая на глаза светлая прядь, и рука, эту прядь убравшая… Уверенная и твердая рука, устраняющая зубную боль одним четким движеньем…

Все это вспомнилось мне так ярко, что моя собственная рука невольно полезла за телефоном.

Вообще-то среди женщин бытует мненье, что мужчине надо звонить на третий день после знакомства. Среди мужчин, говорят, тоже распространены какие-то сложные калькуляции подобного рода – с дробями, квадратными корнями и неизвестными величинами. Правда, все мужчины, которых я могла заподозрить в неравнодушном отношении к моей скромной особе, звонили мне почти немедленно. Если знакомство происходило в полночь, телефонный звонок будил меня в семь утра – даже если разлука приключалась только в три часа ночи – и через час назначалась встреча. Срочность объяснялась тем, что звонивший хотел немедленно сделать для меня нечто полезное и нужное: подарить книгу, видеокассету, копию своей дипломной работы, упаковку мультивитаминов или шоколадку с орехами. Если же по какой-то причине позвонить должна была я сама, и не делала этого в течение суток, меня начинали разыскивать по всем знакомым и незнакомым, называя предлоги столь странные, что все – и знакомые, и незнакомые, понимали: речь идет о большой и чистой любви – и давали мой номер, или номер тех, кто мог знать мой номер, а я впоследствии подвергалась суровой проработке за бесчувственность.

И что, скажите на милость, дадут мне лишних три дня ожидания его звонка – не считая истрепанных нервов и потерянного зря времени? И потом, разве у меня одной на свете болят зубы? Мало ли, сколько красивых девушек в Москве, и у всех бывает не пульпит, так кариес, не кариес, так зубной камень! За три дня таких девушек может набраться с десяток, а я должна буду ждать, пока мой прекрасный принц выберет кого-то другого, пока я тут считаю минуты?!

Как уже было сказано, алкоголь (бессистемно и к тому же не первый день принимаемый) ударил в мою не сильно привыкшую к возлияниям голову. В трезвом виде мне нипочем не хватило бы решимости. Но, давайте говорить начистоту, разве одной мне спиртное восполняет нехватку храбрости?

И я набрала его номер.

Трубка тихонько побулькала перед соединением и пустила мне в ухо длинный гудок.

В то же время откуда-то снизу, из-под крыльца заиграл Марш Красных Кавалеристов – сначала приглушенно, потом довольно громко – кто-то вытащил мобильный из кармана.

– Ал-лё! – сказал голос в трубке – и то же самое, с такой же интонацией, сказал голос внизу. Пораженная совпадением я свесилась через перила и, немного испуганно, позвала:

– Богдан!

Стоящий внизу обернулся, не отнимая трубки от уха, и поднял голову. Свет от вывески упал на его лицо, и я выронила из рук сумку.

Это был он! Он!

– Батюшки, а ты откуда выползла? – засмеялся Богдан. – Вот это встреча. – Подожди, у меня человек на телефоне.

– Богдан! Это я вам звоню!

– Слушай, да ты прямо повсюду! – он дал отбой, сунул телефон в карман трубки и, отшвырнув сигаретный окурок, нагнулся за моей сумкой. Отряхнул ее от снега, спокойным движением расстегнул молнию и по-хозяйски заглянул внутрь.

– «Криминалистика. Учебник для вузов», «Огнестрельное оружие. Справочник», «Яды и противоядия»… Куда смотрит милиция, честное слово!

Я сбежала по ступеням, совершенно не понимая, как себя вести. С одной стороны, надо было заявить, что он хам, отнять книжки и уйти, высоко задрав голову. С другой стороны, его наглость оказала на меня какое-то совершенно неожиданное действие – уходить не было ни малейшего желания!

Раздираемая противоречиями, я подошла к Богдану, который аккуратно положил книги на место, закрыл молнию и сказал:

– Остальное посмотрю потом.

– Вас в детстве учили, что нельзя брать без спроса чужие вещи? – поинтересовалась я.