Елена Потехина - Она полетела, она все-таки полетела…

Но если я делала попытку к сближению, мать тут же отталкивала меня, и одной фразой надолго отучала меня от «телячьих нежностей». А мне так не хватало материнской ласки или просто доброго слова.

Обычно, моя мать не терпела возражений и, если уж она что-то делала, то это было самым верным в данной ситуации. Она часто рассказывала о том, что в молодости лучше всех танцевала цыганочку, брала за неё все призы, что написала выпускное сочинение в 11-м классе в стихах. Её тогда долго выпытывали, где она его «содрала». Ещё мать рассказывала, что в войну её семья не смогла запасти достаточно сена для коровы. А детей младше её было в семье четверо. И тогда она, ещё девчонка, пошла к солдатам и выменяла у них сено на козу. Она говорила, что её мать (бабка Марья) тогда плакала и «кланялась ей в ножки». Но гордыня вела мою мать к пропасти.

Родилась моя мать в д. Вахраково Заволжского района, недалеко от дачи Островского в усадьбе её деда Ивана Григорьевича Ягодкина. Мне говорили, что это где-то не доезжая Берёзовской горы. Сама я там не была.

Дед был огненно рыжий. Деда сослали в Сибирь после раскулачивания. Оттуда он бежал и долго скрывался (жил за печкой). Лиза (наша мать) была его любимой внучкой. Он помогал ей с учебой. Поэтому она, единственная в своей семье, получила хорошее образование.

Я помню, как отец говорил Натальиному мужу – Борису:

– Смотри, если пойдут у вас дети рыжие, Наташку не ревнуй. У нас дед был рыжий. А на вас как раз четвёртое колено приходится.

Я смотрю на фотографию нашей семьи. Год 1963-й. Первомай… Мать с отцом – молодые. Одеты почти аристократично. Мать в изящных туфлях, в пальто и шляпке с вуалью. Отец в костюме, в шляпе, с галстуком. О, как он всегда воевал против этих галстуков, называл их «собачья радость». Мы с сестрой тоже в шляпах, пальто и ботинках.

Да, у матери всегда были этакие изящные вещицы. Была у неё шапочка, сшитая из кошки, или кошек. Масть этой шапочки была точь-в-точь, как у наших кошек – Зины и Ксюши. Так вот, мать иногда вместо своей шапочки на ходу хватала со стула кошку. Но тут эта «шапочка» начинала орать и мать спохватывалась, что ошиблась. А ещё был у неё парик пепельный и кудрявый.

Были у матери – прялка и вязальная машина. Прялку ей отец выточил по чертежам на заводе. Была старая ножная швейная машина «Зингер». Мать меня никогда не учила прясть. Я просто запомнила, как она это делала (подглядела), когда была ещё совсем маленькой. Как жаль, что я не «подсмотрела», как мать строчит на машинке и вышивает. Она рассказывала, что очень много строчила, когда была нужда и продавала занавески за бесценок на базаре спекулянткам. Я думаю, что это было послевоенное время. Жаль, что достаток в нашем доме не дал моей матери подольше позаниматься рукоделием. А ведь когда-то в доме нашей бабушки ей даже приходилось вешать бумажные (бутафорские) занавески.

Раньше мать на нас с сестрой и шила, и вязала. Почему-то все мои самые светлые детские воспоминания остановились на возрасте 3–5 лет.

Мать очень любила цветы. У нас был большой палисадник с георгинами перед домом. А в огороде – грядка гладиолусов. Позднее в саду появились тюльпаны, нарциссы, пионы. За навозом ездили на луг к лесу, где паслись коровы. Отец сделал специальную телегу на металлических колёсах, где крепилась 200-т литровая железная бочка. Мать с отцом впрягались в эту бочку, а меня ставили сверху, и я держалась за края бочки. Дорога была неровной и бочка подпрыгивала. Я пела или просто кричала (голос на ходу необычно вибрировал, как будто тебя стукают по спине). И хотя отец часто в шутку замечал: «Не ори, не дома. И дома не ори», но, тогда мне разрешали поорать в своё удовольствие. Было такое мнение: «Пусть ребёнок лёгкие развивает».

Когда бочка наполнялась, то на её поверхности можно было поймать красивого зелёного навозного жука.

А ещё наши родители ездили в Москву за покупками. Однажды, мать привезла нам с Натальей по платью. Сверху платья были капроновыми, а внизу у них была подкладка. У меня – голубая, а у сестры – розовая. В этих платьях мы ездили только в гости.

Мать очень любила книги. Постоянно выписывала роман-газету. И весь чердак у нас был завален журналами. Это были – «Вокруг света», «Работница», «Крестьянка», «Мурзилка» и, конечно, «Крокодил». Из-за этого «Крокодила» мы с Наташкой однажды так повздорили…

Взяла я в почтовом ящике журнал. Принесла домой. А Наташка выхватила у меня журнал и залезла с ним на шифоньер. Я схватила ковш с водой, но больше на себя вылила, чем на неё. Тогда я решила припугнуть сестру ножичком. Принесла «тесак», которым отец свиней резал. Тут Наташка как сиганула на улицу, но журнал мне тогда так и не отдала. А отец мне в тот день рассказал историю о том, как он за сестрами с топором бегал и попросил меня больше «так не горячиться».

Ну, мне, конечно, стыдно тогда было за свою выходку. Но в угол меня никогда не ставили. И бить ни разу не били. Наташке, помню, один раз попало от отца, когда она в первом классе ушла цветочки собирать, а её до потёмок все искали.

Поскольку с матерью задушевных бесед у нас как-то не получалось, то сведения о её родословной я получала от «молчаливого» отца. Да, это парадокс, но так. Отец почти всегда молчал, а мать кричала, говорила, говорила…, очень много говорила. Но вот о чём, убей – не помню. Может быть о том, что нужно уметь жить, что соседка стирает по воскресеньям бельё, что «не подмажешь – не поедешь». Может быть… Я не помню.

Возможно, включался некий защитный экран. А вот своего неразговорчивого отца я могу цитировать почти дословно. От него же я узнала, что отец матери (наш дед) – Ягодкин Александр Иванович пропал без вести в конце войны. Отец говорил, что, однажды весной, после сражения, он стоял на берегу Дуная. По реке, вперемешку с немецкими, несло трупы русских солдат. Он рассказывал, что у него тогда странно защемило сердце, будто он потерял здесь кого-то родного.

В книге памяти погибших воинов в ВОВ 1941–1945 г. г. я нашла запись:

Ягодкин Александр Иванович 1895 г. р., призван из г. Кинешма 30.06.1941 г., рядовой 189 гв. с. п. Погиб 20.08.1944 г. Похоронен Каушанский район, Молдавия.

Как я сожалею о том, что не записала в свое время рассказы отца о войне, о его детстве. Ведь для меня сегодняшней так важны эти милые детали.

Пусть наша жизнь и полна событий, но от этого не становятся менее важными незаметные мелочи, которые, как маленькие маячки, указывают на скрытый фарватер в бурном потоке житейского моря. И наша задача угадать, распознать эти маячки, чтобы не ошибиться в выборе пути. Ведь не всегда рядом может оказаться добрый, мудрый друг и наставник, который всё объяснит. Нужно анализировать ход событий. Слушать себя изнутри и идти туда, куда зовет сердце, подчиняясь требованиям совести. Совесть и разум – наши главные советчики. Но, увы, они могут обидеться и покинуть нас, ели мы не слушаем их советы. А для того, чтобы слышать голос совести и разума, нужна тишина внутренняя. Люди говорливые и многозаботливые не любят брать на себя ответственность, и чаще всего ищут себе буксир, чтобы прицепиться за него и беззаботно висеть у него на хвосте. Мне часто приходилось видеть «буксиры», которые тянут за собой по целой связке этаких «корабликов». Про них говорят: «Несёт крест».