Вероника Киреева - Человечек

Это как же так? Нет солнца и светло! Я-то жду не дожду, когда ночь наступит, чтобы спать поскорее лечь. А там? Будем сутками скакать, следить за своими женами, чтобы они чего доброго не потеряли свой моральный облик?

– Странно… – после некоторого молчания продолжает Галя. – Не будет звезд.… Не будет самолетов, летящих над головой. … Не будет листвы, шуршащей под ногами, не будет снежинок, падающих на лицо. Не будет луж, фонарей, сугробов… мы не будем кормить крошками птиц, не будем выкручивать перегоревшие лампы. Ты не дашь мне постирать свою грязную рубашку и не спросишь что у нас на ужин, – ее голос неожиданно дрогнул. – Я не обниму тебя ранним утром, не открою тебе дверь, потому что ты не придешь с работы…

Ну конечно! Я буду околачиваться возле Галиного дома, прикидываться сантехником, а она мне даже дверь не откроет!

– Как же так? – она посмотрела на меня, и вдруг я увидел, как ее глаза стали прозрачны. – Мы не будем праздновать Новый год, не будем наряжать елку.… Не будем пить чай с малиновым вареньем, – она подошла ко мне и села на колени. – Я никогда не буду плакать и забуду, что такое слезы, – она взяла меня за руку, и я почувствовал, какая она горячая. – Я забуду про эту жизнь, которая была на земле…

– Ты только про меня не забудь, – говорю я.

– Но я не хочу! – она посмотрела мне в лицо. – Я хочу варить, хочу стирать, мыть, гладить, зашивать, красить ногти… Я хочу сидеть в ванной, жарить картошку, тратить деньги, в конце-то концов, – она резко вскочила и вытащила из шкафа муку. – Я сейчас же напеку хвороста! Буду печь его каждый день! Буду каждый день жить, каждый день радоваться и делать то, что там уже не буду делать никогда! – она вдруг со страстью посмотрела на меня и стала раздеваться. – Мы не можем упускать ни минуты! Ни секунды! Раздевайся, что ты сидишь?

А я не готов вот так, ни с того ни с сего! Из-за страха, что все скоро закончится?

– Нет, ну это же надо! – она стала дергать замок на юбке. – Не будет зефира в шоколаде, не будет моего любимого печенья с апельсиновым желе, не будет халвы, соленых огурцов, помадки…

– Так я пойду и куплю! – обрадовался я и тут же засобирался в магазин. – А ты пока хвороста напеки. Я скоро! – я быстро выпрыгнул за дверь, боясь, что Галя схватит меня за штаны.

Выскочив на улицу, я немного успокоился и начал понимать, что иду в магазин. Мне захотелось купить вкусной жирной селедки или банку шпрот, а лучше всего кусочек свежей колбаски или буженинки.

– Сахарную пудру не забудь! – услышал я Галин голос.

Я развернулся, сделал несколько шагов вперед и, запрокинув голову, посмотрел наверх. Она стояла на втором этаже, прикрывшись белым тюлем, красивая, с растрепанными волосами… Она смотрела на меня. Я смотрел на нее.

Мы оба всматривались друг в друга, пытаясь запомнить, запечатлеть в своих сердцах это мгновение, как будто оно никогда больше не повторится.

Ведь там, на небе я не буду стоять с запрокинутой головой, а она не будет смотреть на меня из окна….

Я просто удивляюсь нашим женщинам! Они думают, что мужчины это не просто люди, у которых голова может заболеть или нога зачесаться, а какие-то существа, у которых ничего не должно болеть. Ничего не должно чесаться!

У нас будто в организме никаких органов нету! Мы из стали и сплавов! И нервы у нас железные и воля из чугуна. И все мы можем и все мы умеем. А главное никогда не устаем! Да! Всегда готовы!

И шкаф собрать и полку повесить и маму пойти на вокзал встретить. Притащить две тяжелые сумки с солеными рыжиками. А потом ковер пойти на улицу выбить и фарша намолоть целый таз, и пододеяльники снять с веревки. А они все попримерзли!

И при этом мы смеяться должны! Должны подпрыгивать от счастья на левой ноге, нюхать герани изо всех сил, замечать, как красиво блестит на солнце и переливается фаянсовый чайник, а за окном вдруг перестал падать снег!

Мы должны знать, почему на полу вода? Что с телефоном? Куда подевались трусы с батареи и есть ли вечная жизнь на Марсе? Мы ничего не боимся, и только поэтому будем жить вечно и именно на Марсе! Мы и под кровать можем залезть и в трамвай запрыгнуть, и трюмо занести на второй этаж вместе с пианиной.

И мамашу проводить на вокзал. А потом прийти и рассказывать какие полки были в вагоне и как звучали имена трех попутчиков и двух проводниц. И тут же восхититься луной и блеском волос. Да мне вообще непонятно, откуда у женщин такие идеалы?

Мы такие же люди, и нам страшно! Мы боимся умереть, потерять ногу или руку, ослепнуть на правый глаз, подавиться колбасой. Заболеть страшной болезнью. Мы боимся быть нелюбимыми, отвергнутыми, обманутыми…

Мы лежим и представляем свои собственные похороны и беззвучно рыдаем, потому что там мало прожили и даже не успели купить мотоцикл и резиновую лодку. И так никуда и не съездили со своими товарищами, а так хотелось посмотреть на красивые места, порыбачить.… И если не сегодня-завтра помирать, то, что останется после нас?

Грязные носки под кроватью? Стихотворение, написанное в пятом классе о любви к взрослой женщине, которая наливала компот в школьной столовой? Мы лежим и вспоминаем, есть ли зимняя шапка, где войлочные стельки, кальсоны.… Впереди зима, в чем ходить?

Нас мучают сомнения. А все ли правильно в жизни? Что не так? А как надо? Остались ли куриные ножки в холодильнике или их давно уже съели? А может, завалялись котлеты, хотя бы одна, хотя бы половинка…

Мы чешемся и стыдимся. Мы мерзнем, потеем, стесняемся быть собою. Боимся показать, что боимся. У нас то колет, то сводит, в груди все сжимает. Нас одолевают тревожные мысли. А с кем? А когда? Неужели больше? И сразу же хочется плакать. Хочется уйти, убежать. Попасть под машину, под трактор. Если так, то зачем тогда жить?

Мы отчаянно хотим доказать, что мы все-таки лучше. Покупаем цветы, сливы, мармеладные дольки. Успокаиваем самих себя по дороге, что мы единственные, и нас любят. И не потому что мы сильные и смелые, и ничего не боимся. Нет! Не поэтому!

А потому что мы люди и можем быть добрыми, а можем быть злыми. Можем сомневаться, а можем верить изо всех сил! Можем смеяться и хохотать, а можем безутешно горевать. Можем быть сильными и можем быть слабыми, немощными, безвольными, малодушными. Да!

Мы можем сказать правду, а можем сказать ложь! Мы сегодня здоровые, а завтра больные, и нам кажется, что это не просто какой-то озноб. Это неминуемая смерть! И нам обидно, и горько, и хочется плакать навзрыд, оттого, что все когда-то закончится….

Любите нас, потому что мы живые.

Я вчера на кухне сидел, смотрел, как чайник закипает. Смотрел, смотрел, и вдруг понял, что жизнь-то наша всего лишь пар. Посмотришь, и нет её. Да у меня чуть ли не слезы!