Анна Анакина - На краю обрыва…

А как ещё можно думать, если отец с матерью живы, если сестра, как и хотела, стала врачом, если он уже семнадцать лет женат на своей Галке, если у его растут красавица дочь и пара сорванцов. Конечно, счастливый. Жаль только, что когда-то самый лучший друг, даже брат, оказался предателем…

Подоив вернувшуюся с выпаса корову, Галина вышла с полным ведром из стайки.

– Гала! – позвала её любопытная соседка Любка. Её дом стоял по левую сторону от них.

– Что тебе? – остановилась у крыльца Галина.

– Я чё хотела спросить?.. – бегая по сторонам глазами, Любка явно не успела придумать, с чего бы начать, чтобы зацепить соседку. – Мы ето… затвре ужо не выгоням скотину?

– Это почему? До конца следующей недели ещё, – ответила Галина, собираясь войти к себе в дом.

– А-а-а, ну тады хорошо. А ты ето… знашь, завтре студенты приезжають? Ты за своёю-то следи, – крикнула Любка, словно боясь, что та её не услышит. – А то вона какá красавица вымахала! Парни прям табуном ходють!

Галина промолчала, лишь мрачно взглянула на соседку, и ушла. Зайдя в сенки, она, процеживая молоко, всё думала над словами Любки. Постепенно закипевшая злость вырвалась наружу. Галина выскочила из дома и подбежала к ограде, разделяющей их дворы. Любка, зная характер Галины, и не собиралась уходить. Слишком сильное желание почесать язык заставило её задеть больную для той тему. Ещё со школьных лет зависть мучила Любку, бегавшую за Павлом, да только тот и не смотрел в её сторону, а теперь и за Наташей парни хвостами ходили, не замечая Любкину дочь – Нюрку. Вот и старалась она при случае уколоть Галину. Хоть так сделать больно этой зазнайке, совсем непохожей на остальных, выросших в деревне. Галина никогда не выпячивала своё происхождение, но оно так и лезло в глаза всем, а особенно Любке, любившей посплетничать и считавшей, что соседка умышлено и говорит не как все, и делает всё назло ей.

– Это ты за своей смотри лучше! – выбежав из дома, прокричала Галина. – Это такие тихушницы, как твоя Нюрка и приносят в подоле. Вон, как у Селивановых, уехала на бухгалтерские курсы, а вернулась с байстрюком.

– Ты за мою не волнуйси, она у меня девочка скромная.

– Твоя-то скромная?! Да страшна она у тебя, а не скромная! – выплеснула Галина в лицо соседке.

Любка от злости чуть не задохнулась, набирая в лёгкие воздуха и забывая выдыхать.

– Что как паровоз распыхтелась-то? Знала бы, что ты такая язва, не позволяла бы Наташке с твоим Серёжкой водиться. А то, видите ли, Нюрке нельзя, – кричала Галина, кривляясь перед соседкой, – у Нюрке живот больной, перитонит был, а моя надрывалась твоего толстощёкого таскала.

– Ну и стерва же ты! А сколь я раз с твоими сопляками оставаласи, а? Ох и злая ж ты, потому и состарилась так рано.

– Что?! – от удивления Галина забыла, с чего началась их очередная перебранка. – Кто это старая?! Да я на пять лет тебя младше!

– То-то и оно чёе младше. А выглядишь на все десять старше. Всёя так и говóрють. Давеча слыхала, как у магáзина бабы о тебе сплетничали, – также, размахивая руками, Любка кривлялась перед Галиной. – Ну, все удивляютьси прям, и чёго ето твой Пашка с тобой живёть? Ты же тошшая, как беркулёзница. Ешшо молодая-то ничёго была, а теперя вся иссохлася. И кожа у тебя… а-а-ай!.. – закричала Любка, пригнувшись. Но спастись от удара по лбу поленом, невесть откуда взявшимся в руке у Галины, не смогла. Оборванная на полуслове, она потёрла ушибленное место и, погрозив соседке кулаком, убежала в дом.

– Вот сучка! – отбросив полено в сторону, зло выругалась Галина. – Всё никак не уймётся. Старая. Ишь, что удумала. Ну, придёшь ты ещё за яйцами. Все об твою рожу наглую разобью. Своих кур уморила, вот и сиди без яиц! – прокричала она вслед убежавшей соседке и погрозила кулаком.

Отдышавшись немного, пошла в дом.

Павел уже лёг. Присев рядом на кровать, Галина осторожно дотронулась до плеча мужа и тихо спросила:

– Ты спишь?

– Не-а, тебя жду, – повернулся он, обняв, потянул к себе.

– Погоди, – прошептала она.

– Ребята ужо легли, – постарался Павел успокоить Галину.

– Не, я не о том. Скажи, только честно. Я уже старая?

– Да ты чё? Опять с Любкой поругаласи? – усмехнулся Павел. – И чё вас с ней мир никак не берёть? Вы там ешшо побоишше устройте. Завтре ведь опеть в подружках ходить будете, а потом опеть…

– Ты честно мне скажи.

– Да чёго сказать-то?

– Я действительно старая уже?

– Гала, – Павел сел в кровати, – ну какá ты старая? Тебе всего-то… – он на секунду задумался, – …тебе же… тридцать шесть годов? – заглядывая в глаза жене, неуверенно спросил он.

– Мамка моя и этого не прожила.

– Мамка твоя погибла, чёбы ты жила…

– А кто её просил об этом? Зачем она на фронт ушла? Она должна была рядом со мной находиться, а она бросила меня.

– Так война же…

– Война? А твоя почему туда не подалась?

– Моя? Дык, она же доярка, а твоя дохтором была.

– И что с того? Меня она спросила, хочу ли я сиротой жить?!

– Ну чёго ты опеть? – он прижал к себе жену и стал с жаром целовать глаза, нос, губы…

– Да, погоди ты, – оттолкнула мужа Галина. – Почему всегда все за меня всё решают? Почему?!

– Ну, кто чёго за тебя решаеть, чёго ты говóришь-то?

– Ты не понимаешь. Я так хотела в Ленинград и так никогда и не поеду туда. Я даже в Новосибирск не могу съездить.

– Дык давай поедим.

– Когда? А скотина? А дети?

– Давай на зимних каникулах? Любка за скотиной посмотрить. А то батя, видимо, ужо и не вернётси. Да и мамка…

– Да что ты его хоронишь-то раньше времени?

– Дык операцию сделали, а ему не лучше нисколько, ужо полгода прошло, а…

– Выкарабкается ещё. А Любке я животину не доверю. Отравит.

– Ну чёго ты говóришь? Никого она не отравить. Она ж только так языком мелить, а сама тебя любить.

– Любит? – усмехнулась Галина. – А почему тогда говорит, что я старая?

– Дык ето… она от зависти. Ты же у меня красавица, – притянул Павел к себе жену, и, больше не слушая никаких возражений, крепко поцеловал, попутно снимая с неё одежду…

Галина лежала и смотрела в потолок. Хоть ночь и давно вступила в свои права, но глаза, привыкшие к темноте, хорошо всё различали. Павел спал, а к ней дрёма так и не приходила. Слова соседки, а потом и разговор с мужем всколыхнули старую боль. Даже любовные утехи не смогли отвлечь её.

Она смотрела на потолок, стараясь вспомнить лицо матери. Ей ещё не исполнилось и четырёх лет, когда та, вслед за мужем ушла на фронт. Как могла женщина оставить ребёнка? Неужели не думала, что так и не вернётся?

В сорок третьем году, при очередном налёте, не успели спуститься в бомбоубежище. Разгребая развалины бывшего Галкиного и её родных дома, чудом нашли на лестнице старушку, прижимающую к себе женщину и двух детей.