Сергей Псарев - В поисках утраченного

Мы повернули от берега в сторону леса. Это глухое местечко открылось перед нами, словно созданное лесным мастером. Мы легли, и началась игра прикосновений, поцелуев и вновь прикосновения. Шурочка казалась мне частью налитой летними соками природы, будто целовал в тот день цветы и ослепительную прозрачную листву.

Над нами смыкались сосны, ловили солнце в дивную зеленую сеть. Начинающийся день обещал много тепла и счастья.

Внезапно хрустнула ветка. Я встал и увидел приближающуюся пожилую пару. Они смотрели на нас с явным осуждением.

– Уходите отсюда, совсем стыд потеряли.

– Что такое? – спросил я.

– Это территория профсоюзного санатория.

Они удалялись с большим достоинством. В этот день более нелепой причины выставить нас никто бы не придумал. Мы бежали, шли, хохоча и держась за руки.

Неизвестно, как бы развивался наш роман дальше, возможно он быстро истощился бы, как это бывало у меня в молодости. Но в этот раз мы проявляли немало изобретательности, создавая условия для новых и новых встреч.

Сегодня мы гуляем по берегу далеко за полночь. Стоял конец июня, самый разгар белых ночей. Пламенеющий закат отступил, светлел и укрывался набегающими тучами. Все вокруг наполнилось серыми красками. Теперь светилась только вода в заливе и этот край неба. Мир растворился в странном рассеянном полусвете, в котором больше не было теней. У нас их тоже больше не было. Начинаем представлять, что кто-то похитил их у нас… Вот такая фантастика эти белые ночи!

Возвращаемся на дачу лесной тропинкой. Тихо, как воры, не включая свет, поднимаемся по лестнице на второй этаж в Шурочкину комнату. Мы мокрые и голодные. В темноте едим соленый сыр и запиваем вином. Тепло волнами прокатывается по телу. Ноги уже не держат. Валимся на постель, которую еще нужно согреть своим телом. Вместе с физической усталостью и наступавшим за этим теплом приходит сон.

По лицу у меня скользит солнечный зайчик. Не вижу, но чувствую его тепло. Осторожно открываю глаза и не двигаюсь: на плече у меня лежит головка Шурочки. Лицо ее тронуло румянцем, припухшие губы слегка приоткрыты и обнажают ровные белые зубы. Она совсем не изменилась, Шурочка. Разве только эта сеточка морщинок возле глаз. Ее сильные тонкие руки теперь стали суше, а пальцы еще длиннее. Чувствую размеренное биение ее сердца, чувствую ее всем своим телом. Было так хорошо, что хотелось остаться в этой вечности. Сон мягко наваливался и уходил снова.

Запахло свежим кофе. Шурочка сидит рядом и тормошит меня холодными руками. Потом что-то шепчет и целует прямо в ухо. Я обнимаю ее, и мы снова оказываемся вместе, ощущаем друг друга каждой клеточкой. Теперь Шурочка внимательно рассматривает мое лицо. Она медленно ведет пальцем по линии бровей, губ, будто рисует или запоминает их.

– А ты совсем не изменился…

– Почти, разве только самую малость, – отвечаю я.

Мне не кажется странным, что мы думаем и говорим об одном. Ведь за долгие годы мы стали чуточку похожи. Теперь в зеркале шифоньера мне хорошо видно, как сильно поседела голова, а мое красноватое лицо режут глубокие морщины. Значит, нужно было так постареть, чтобы понять все это и полюбить по-настоящему.

В эти дни нам хорошо работалось. Вместе писали на этюдах берег залива с валунами, звенящие на солнце сосны и даже тихую заросшую гладь пруда в усадьбе И.Репина.

Сумрак комнаты и эта тишина без мобильных телефонов и не нужного здесь телевизора. Время течет медленно, по капельке. Здесь совершенно выпадаешь из его бега. Теперь мы, как эта старая дача, совсем из другой эпохи, а может, просто задержались здесь еще на время. Это только вещи живут дольше людей, они еще остаются и сохраняются – мы же уходим навсегда. Что останется, память? Но ведь она есть не у каждого. Часы, шурша стрелками, неумолимо отсчитывают наши часы и минуты. Так уж устроен мир, что хорошего в жизни всегда меньше, и оно быстро заканчивается.

День стоял теплый и пасмурный. С утра над заливом бродил туман, а после десяти часов снова зарядил дождь. Небо без просвета, и так уже третий день кряду.

Шурочка много курит и раздражается по любому поводу. Я терпеливо отмалчиваюсь и, начинаю против своей воли мысленно переноситься в теплую городскую квартиру, с ее чистотой и горячей ванной. Тоска по городской цивилизации все больше щемит сердце.

Словно чувствуя это, Шурочка решительно переключается уже на меня:

– Ну разве так можно писать?

Она берет мою последнюю работу, которую еще недавно хвалила.

– Посмотри на этот ужасный синий цвет, передний план совершенно изжеван. Да, это этюд, но ты до сих пор не оттолкнулся ни от одной серьезной темы. Только проекты и сплошная сувенирная любительщина.

Это последнее больнее всего ранит мое самолюбие. Самое обидное было то, что Шурочка говорила ту правду, которую до этого позволял себе только сам. Молча ломаю свой картон и начинаю неторопливо собирать вещи. Отпуск заканчивался, и лишняя пара дней здесь для меня уже ничего не решала. Шурочка отворачивается и плачет. Ее лицо с мокрыми глазами казалось разом поблекшим и увядшим.

– Ну, перестань, милая, – говорю я и кладу руки на ее вздрагивающие плечи.

Кажется, что в этой жизни мне так и не удалось сделать кого-то счастливым. Но разве любовь обещает каждому из нас счастье и не обрекает на бесконечные муки? Жизнь снова возвращала нас в реальность свободных отношений, в которых мы, однако, были накрепко привязаны друг к другу и уже ничего не могли изменить.

Снова постукивают колеса, а бегущая строка отсчитывает наше время. В вагоне душно. Внезапно исчез звук, будто уши мои заложило ватой. Все куда-то уплыло вместе с дремавшими пассажирами и исчезло вовсе. На мгновение совсем рядом, показалось лицо Шурочки, молодое из нашей первой встречи. Это было только мгновение. Сердце больше не билось в один такт, оно молчало.

Сегодня стоило хорошо закрепить этюдник. Вот так, теперь не снесет. С залива дует сильный порывистый ветер. Этот мыс из гранитных валунов всегда был нашим любимым местом на берегу. Что-то дикое, первозданное было в этих каменных гигантах и взмывающих вверх соснах. Он был нашим причалом и местом уединения.

Погода испортилась окончательно. Линия горизонта терялась за низкими тучами, струившимися словно дым. Волны раскатывались по мелководью и с размаха бились о прибрежные камни.

Помню, что раньше писал это место в июне, ранним утром. Тем интереснее было сделать это сейчас, когда оно изменилось совершенно.

Быстро набрасываю контуры будущего рисунка и перехожу к цвету. Все стремительно меняется на глазах. Очень скоро приходится отойти под плотную крону деревьев, начинается дождь.