Сергей Динамов - Падая легкою тьмой

Уже некого. Все.

Кроссовка соскальзывает на спуске, когда остается метра два. Митька падает боком, ударив локоть и бедро. Боль рвет вымотанное тело. Выть охота. Мычит, поднимается, плетется к тропе.

Ермаков уже разложил пакеты на всех. Не снимая наушников, возится с кучей альпинистских прибамбасов. Рядом моток жгута, какие – то лямки. Хаким с дико вытаращенными глазами остервенело кромсает труп духа в лифчике.

– Что застава, Ермаков? – У Маркела свои заботы.

– Молчит, товарищ прапорщик.

Маркел орет на таджикском Хакиму. Тот, не обращая внимания, машет тесаком. Брызги крови.

– Разбирайте добро. Не лезет – сухпай выбрасывать. Кто боезапас тронет – убью.

Идет к Хакиму, отбирает тесак. Хаким вытирает кровь с довольной гримасы, что-то тарабарит. Из – под рукава халата трое часов. Маркел бросает тесак к добру. Хаким ругается, жестикулирует, пнув ногой труп, неохотно идет набивать свою торбу.

– Этих всех вниз, к Аллаху. Павлов, возьми РПГ. Не копаться! Две минуты – и выходим.

– Молодого нашел, – недовольно ворчит Митька, спихивая мальчишку. Палка РПГ навидалась. Но панорамка – целая, с живой подсветкой и даже в чехле. Заботливый был пацан.

– Ну что там, Ермаков?

– Все нормально, товарищ прапорщик. Молчат погранцы.

– Так… Зимин, вперед. Сорокин, замыкаешь. Подобрались, подобрались. Не спать. Верх и под ногами пасти.

Шаг тяжелый, на горбу прибавилось, бедро отдается ноющей болью. Впереди – монотонный, осточертевший маятник спины Ермака с коробкой рации. Пот струится, режет глаза. Все в расплывчатой мути. Митька вяло мотает головой, стряхивая водопад с бровей: «Когда ж всему этому… Ведь всему же когда – то».

Жара душит, выедает остатки души, превращая в безвольный, но все же шагающий сгусток плоти. Белая топка на все небо, коснувшись вершин, нехотя отдает ущелье тени. В пышущем жаром раскаленных камней студне мгновенная смена красок. Монолит слепящей серости гаснет, незаметно набирает оттенки и, искажаясь в мареве, одевается мягкими играющими полутонами теней. Едва заметное обжигающее движение прокаленного воздуха в предчувствии еще далекой, но убийственной ночи переходит границу терпения, пытаясь сломать, дожать полуживой разум, давящийся теплой хлоркой из фляжек, вымученно бредущий и умоляющий свою госпожу с косой об одном – о прохладе.

«…Ваша РК–1753 от 20.07.1982. Докладываю выполнение. Разведпоиск проведен по трем из четырех указанных направлений. Данные обрабатываются и будут переданы незамедлительно. Считаю дальнейшее проведение поисково – спасательной операции нецелесообразным. Разведгруппа (командир гвардии прапорщик Маркелов) на радиоявки в основное и резервное время с момента выброски, 25 июля сего года, не выходила. В зоне наблюдается активизация действий бандформирований. Операция затруднена, имеются потери личного состава и боевой техники…»

Когда подошли к точке, начало смеркаться. Впереди лежало небольшое плато, сжатое отвесными склонами. Словно раструб, оно упиралось в пропасть. Далеко внизу шумел Пяндж, а с другого берега подступали две скалы – близняшки с совершенно гладкими боками.

Лежали, смотрели, и не верилось. Там – Союз. Хаким без умолку тараторил, что горы здесь молодые, пещер и террас нет, а сверху ущелье «смотреть – не видно», если дальше не лезть. С той стороны «пограничник ходит низ; вертолет боится, летай высоко верх.

Пограничник бинокль ночь смотреть нету – батарейка тяжелый. Только вышка бинокль есть, вышка далеко – очень хорошо. А Хаким бинокль есть; Хаким дарил большой бай, сказал, что Хаким молодец и Хаким ночь смотреть надо. Эти там скала пограничник не лазит, очень трудный скала, а таджик хитрый, таджик скала знает. А Маркелов злой стал – не дал плохой человек резать много, Маркелов давно – давно хороший был…» В общем, Аллах акбар. Но Митька уже не слушал, он отъезжал под шумок обвальных сумерек, угомонивших адреналин.

Четырехдневная усталость постепенно увлекает с призрачной границы яви в кромешную бездну тьмы, лишает видений, обездвиживает, заставляет поручить тело рефлексам, и, отринув преграды, захлебываясь, мозг жадно впитывает неведомый разуму живительный источник, бьющий где – то там, в набирающем черноту бархате, безлунном, усеянном миллиардами точечных ледяных глаз, безразлично взирающих сквозь пьянящий, тонкий аромат горного воздуха.

И немного о рефлексах. Для зверя постоянное ощущение опасности, сиюминутная готовность как к обороне, так и к нападению жизненно необходимы. Выработанный в связи с этим рефлекс из поколения в поколение передается на дискете генной памяти, оттачивается и совершенствуется в процессе эволюции. Человеческий мозг, его нервная система, ощущающие, осязающие, обоняющие и видящие войну с помощью различного рода нервных рецепторов, развивают в человеке аналогичный звериный рефлекс. Некоторое отличие, ускоряющее процесс становления, заключается в том, что человек наделен высшим разумом, который, в свою очередь, еще и думает о войне, оценивает, анализирует и, как это ни прискорбно, уродуется. Понятие «озверел», таким образом, вполне околонаучно обосновано, и Митька, согласно вышеизложенному, проснулся сразу.

Контур толкающего в бок Сорокина посреди обалделой кучи звезд. Вокруг зябкая кромешная темень и сипение.

– Димон, время.

– Куда хоть идти – то? Ни хрена не видно.

– Тихо ты, не ори. Вон там, видишь, седловина темнеет? Далеко, на той стороне. Левая вершина пониже, а правая как стол. Видишь, между ними?

– Ну.

– Вот прям туда и топай. Метров через сорок придешь. Там Маркел с Хакимом.

– Чего раньше не разбудил? Теперь искать – шею свернешь. Зараза…

– Маркел сказал не будить. Ты длинный. Если с тропы кто сунется – споткнется, а мы с Зимой тут как тут.

– Я, бл… посмеюсь. Салабона нашли.

– Да ладно, не заводись. Как выспится, так начинается.

– А где РПГ?

– Бандура и все добро там. Ермак тоже. Не наступи – наушники вместе с ушами отвалятся. А я ща Павлуху разбужу – и спать. ГЛАЗА уже липнут.

Минуты черепашьего шага – и ворчание реки начинает резко нарастать. Обрыв рядом. Митька пригибается, пытаясь хоть как-то определиться на фоне ночного неба.

– Павлов. – Маркел стелет ладонью звук. Митька, неосторожно шагнув, спотыкается, чуть не падает. Скрежет зубов Маркела не слышен, но ощутим. От могучего Пянджа, скрытого тьмой, веет холодом.

Маркел заезжает кулаком и попадает в АКС. Долго, беззвучно ругается на фоне посапывания Ермака и бесконечного словесного поноса Хакима.

– Зачем так, Маркелов? Солдат служит, ты – зарплата имеешь. Нехорошо. Ты когда маленький был, я помню, отец ругает – ты плакать. Прими Аллах его душа.