Андрей Демидов - Мысли

«Сейчас саданут из гранатометов, и все…»

Моджахеды, пользуясь тем, что спецназовцы не стреляли, чтобы не задеть еще оставшихся на земле бойцов, подобрались почти вплотную и били теперь прицельно. Но вот наконец последний спецназовец, раскидав в темноту все свои гранаты, повис над лестницей, вцепившись обломанными ногтями в выступ порожка. Его втащили, не обращая внимания на соскользнувший вниз автомат.

Подполковник потянул на себя заклинившую дверь, кто-то из бойцов стал помогать ему. Они остервенело дергали ручку под стук пулеметов, понимая при этом, что тонкая дюралевая дверца не защитит их от свистящих пуль и снарядов. Под ногами корчился от боли боец без шлема, с разодранной пулей щекой и залитыми темной кровью плечами. Он что-то надсадно кричал, тряс головой, невидяще таращился глазами, полными ужаса…

В это время первый вертолет оторвался от земли, мигнул бортовыми огнями и разразился шквалом реактивных снарядов, которые разлетелись широким веером. Некоторые НУРСы взрывались сразу, некоторые с запозданием, срикошетив, от невидимой поверхности, расцветая красно-белыми огненными бутонами. Вертолет, завалившись на бок, стал описывать полукруг, выходя из-под прицельного огня. Зеленоватые трассеры били в его борта. Было видно, как, кувыркаясь, отлетел кусок винтовой лопасти и погнулась стойка правого шасси.

Подполковник, оставив попытки закрыть дверь, зачарованно смотрел на взлетающую вертушку. Потом, словно очнувшись, приложил автомат к плечу, матерясь и плача одновременно, начал бить по моджахедам. Рядом тут же громыхал пулеметом Маслюк. У задней сетки, натянутой вместо тяжелых люков, снижающих грузоподъемность, стрекотал «Дегтярев» Бурова. Остальные спецназовцы стреляли из распахнутых иллюминаторов. Отовсюду летели дымящиеся гильзы. Они сыпались на лежащих пластом раненых и на убитого уже внутри вертолета Людко. Его тело было неестественно выгнуто. Казалось, что он просто спит в неудобной позе с чуть прикрытыми глазами, высунув кончик языка, из-под которого тонкой струйкой сочилась кровь. Она капала с небритого подбородка, измазанного солидолом, и затекала за ворот бронежилета… Вокруг все заволокло сизым прогорклым пороховым газом. Не отрывая пальцев от спусковых крючков бешено вибрирующих автоматов, стрелки терлись лицами о свои плечи, пытаясь хоть как-то промокнуть слезящиеся глаза. Они понимали, что только изрыгающее огонь оружие дает им шанс выбраться из ночной мясорубки. В какие-то секунды весь пол оказался завален гильзами, пустыми магазинами и разорванными перевязочными пакетами… Раненые корчились от боли, и многие из них, теряя сознание, беспомощно болтались из стороны в сторону при маневрах вертолета.

Пилот второй машины, в которой находился полковник и его бойцы матерясь и беспрерывно кашляя, не решался резко взмыть вверх, под «стингеры» и «блоупайты». Он тянул свой вертолет вслед за первым. Летчики уводили вертушки в направление Пакистана, стараясь обмануть моджахедов, зная, что те наверняка развернули зенитные ракеты на пути к Джелалабаду. Пилот второй машины вглядывался в скрытые мраком горы. Повторяя все движения и развороты ведущей вертушки, он посылал вслепую реактивные снаряды и по цепочкам их разрывов прикидывал высоту, не доверяя приборам.

Подполковник теперь уже сидел рядом с Маслюком и, как заведенная кукла, кидал вниз гранаты, одну за одной, тупо уставившись на погнутую ручку заклинившей двери. Он очнулся, лишь когда в грудь будто кувалдой ударило два раза. Командир повалился на спину, нащупал рукой разодранный чехол бронежилета и две горячие пули, застрявшие в его пластинах. Невдалеке грохнул мощный взрыв. Вертолет тряхнуло, подбросило. Что-то градом застучало по корпусу. Подполковник невероятным усилием спихнул с себя обмякшее тело убитого бортстрелка и выглянул наружу.

Ведущего вертолета не было… Вместо него вниз летели обломки, какие-то тряпки и ошметки. Пилот снизился над пылающими останками погибшей машины, зачерпнул смрадный запах горелого пластика, резины и взорвавшегося горючего… Затем страшно взвыл, будто у него вырвали сразу все ногти, крутанул свой вертолет волчком, расстрелял последние НУРСы и стал стремительно набирать высоту…

– Входи, раздевайся. – Лена отодвинула ногой старую болонку, с розовой проплешиной на спине. Собака прижалась к телефонной тумбочке и злобно зарычала. В узком коридоре Кате пришлось перешагнуть через нее. Видя это, Лена закричала в чуть приоткрытую кухонную дверь: – Света! Убери эту мерзкую собаку, она мне действует на нервы! – И уже более спокойным голосом обратилась к гостье: – Сейчас, Кать. Ты раздевайся, проходи, чайку попьем. Света! – опять резко крикнула Лена и распахнула стеклянную дверь. – Света, давай быстрей, а то я ее раздавлю!

Из кухни вышла конопатая девочка с бутербродом в руке. Солнце из окна просвечивало ее пышную кучерявую шевелюру, похожую на одуванчик. Она метнула на старшую сестру надменный взгляд, присела перед облезлой болонкой и стала ее гладить по желтоватой в каких-то комочках и проплешинах шерсти.

– Ты Илку не обижай! Привет, Кать… Сама ее притащила, а теперь гоняешь. Нехорошо, Лен.

– Так ты-то откуда знаешь, что ее я притащила? – Лена стала вся красная от злости.

– А может, это отец? Вон он каждый божий день выгуливает ее до посинения. Потом без завтрака на работу. Он ее и притащил. Разве нет?

Лена подмигнула гостье, снимающей забрызганные уличной грязью сапоги. Света положила промасленный бутерброд на раскрытую телефонную книжку и подняла собаку на руки:

– Прекрати придуриваться, собаку завели по твоей вине. А потом ты ее бросила. Ты все начинаешь хорошо, но плохо кончаешь.

– Я кончаю лучше, чем ты думаешь! – Лена рассмеялась, увидев, как по-детски обиженно надула пухлые губки младшая сестра.

Катя тем временем сняла сапоги, сунула в шкаф измятый плащ, прошла в комнату подруги и уселась в свое любимое кресло, напротив письменного стола.

Сестры в прихожей распалялись все больше.

– А ты вообще почему не в школе, почему торчишь здесь, как заноза, и все утро жрешь сэндвичи? Они, кстати, на праздник приготовлены, – кипятилась Лена.

– А у нас сегодня санобработка, тараканов в столовке травят. Занятий нет, – нагло и уверенно врала в ответ Света, – а вот некоторых я даже не спрашиваю, почему они дома. Потому что знаю: они работать не хотят, школу еле закончили, а в институт еле пролезли. Хотят только на тусовки ходить и фотографии на стены лепить – обои портить…

– Замолчи сейчас же, подлючина ехидная! Заткнись немедленно! – взвилась Лена.

Катя, слушая ругань сестер, вздохнула, подняла трубку спаренного телефона, прикрыла, толкнув кончиками пальцев, дверь в прихожую и набрала номер. Длинные гудки тянулись бесконечно… Она сидела в кресле, положив ногу на ногу, оглядывая комнату, в которой, как всегда, царил полный беспорядок.