Владимир Маталасов - Тайна Вселенской Реликвии. Книга вторая

В их обязанность входило постоянно крутиться среди этих великовельможных сановников и их жён, охранять их спокойствие и вести с ними, если на то будет их воля, непринуждённые, ни к чему не обязывающие беседы на отвлечённые темы.

Так случилось, что в самый разгар веселья, проходя мимо одной из стоек бара, он услышал женский оклик. Это была молодая вдова одного из влиятельных банкиров – Эдди наперечёт знал всех присутствующих в зале и всё о каждом из них. Видимо, этой чрезвычайно некрасивой, яркой блондинке заблагорассудилось с кем-то перемолвиться словечком: она явно скучала и слегка была подшафе. На плечах, упакованной в меха дамы, красовался палантин из голубых песцов, а под ним просматривалось стального цвета, длинное, вечернее платье: поговаривали, будто выткано оно из паутины чрезвычайно ядовитого паука – «чёрной вдовы». Единственное, чем была она привлекательна, так это своим богатством и глупостью. Любимым её изречением, ставшим поводом для шуток и сплетен, было: «Учтите, дорогуша! Жизнь – нечто абсолютно белое, забвение – нечто абсолютно чёрное!»

В тот вечер она просто вцепилась в Эдди мёртвой хваткой, долго не отпускала, заставив несколько раз станцевать с собой. Эдди слушал её поверхностно, всё внимание его было сосредоточено на общей обстановке, царившей в зале: служба есть служба…

Как только окончился приём и гости разъехались, Дюгель обратил внимание, что Фулсброк куда-то исчезла. Он поднялся к ней в номер и застал Сару стоявшей подле окна. От неожиданности она вздрогнула и обернулась: припухшие веки и увлажнённые глаза свидетельствовали о её плохом настроении.

– А-а, вот и мы пришуршали, – выдавила она.

– У моей маленькой голубки большие неприятности? – шутливо справился Эдди.

– Представь себе, – буркнула Сара, вновь обернувшись к окну.

– Ты чем-то расстроена… Почему глаза на мокром месте?

– Потому что мне грустно.

– Это не в твоём амплуа, дорогая, – сохраняя шутливый тон, в недоумении вымолвил Дюгель. – Ну, тогда признавайся, отчего тебе так грустно.

– Потому что я плачу, – последовал резкий ответ.

– Но, позволь, разве можно грустить по своему плачу?

– Можно, если сильно захотеть. – Отойдя от окна, Сара резким движением бросила своё тело на кровать и, нахмурившись, посмотрела на Эдди. – У-у-у, маленький, гнусный обманщик, – капризно надув губки, сквозь слёзы вымолвила она. – Ты как всегда, постоянен в своём непостоянстве. Господи, какая мерзость! – Вдруг лицо её преобразилось, слёзы куда-то исчезли, а в прищуренных глазах сверкнули огоньки подозрительности. – О чём это ты так мило мяукал с той белобрысой, майской кошкой, а?.. У неё кривые ноги.

– Вот в чём дело? А я-то думал.., – засмеялся Дюгель. Он понимал: сказывалось нервное, профессиональное напряжение, подкреплённое чувством ревности. – Однако, вот тут-то ты как раз и не права, дорогая моя. На сегодняшний день иметь кривые ноги в светском обществе стало признаком утончённого шарма.

– Чушь, прекрасная чушь! Ты пошляк, Эдди, и не сметь называть меня дорогой! Дорогим ты можешь называть пенёк, над которым оправляешься, – она почувствовала, что утрачивает позиции. – Скажи мне, только честно: ты ещё любишь меня?..

Эдди уже начинал терять терпение и злиться на Сару за устроенную истерику.

– Читай между строк! – не выдержал он, подкинув дров в пылающий костёр. – Любить надо урывками… Только тогда можно постичь наивысшую страсть любви. – Самолюбие Сары было задето, а самому подумалось: «Поделом тебе, Эдди! Не лезь меж двух огней, иначе рискуешь превратиться в хорошо выпеченный блин!»…

Как раз об этом случае и вспомнил Дюгель, когда отстаивал Сару перед своим будущим начальством, которое ну никак не желало согласиться с его просьбой о зачислении её в штат сотрудников разведывательного управления.

– Послушайте меня, Дюгель, битого, видавшего виды старого служаку, – пытался переубедить его руководитель одного из отделов ЦРУ. – У любой женщины, даже самой безупречной, есть один серьёзный недостаток, тот, что она – женщина. Она не может быть хорошим разведчиком, особенно, если привлекательна собой. Такая уж у нас работа, что всё время приходиться держать палец на спусковом крючке. А женщина, за редчайшим исключением, от природы существо эмоциональное, и, пребывая в нервном напряжении, может дать «сбой» в самый неподходящий момент. У неё даже могут возникнуть любовные чувства и связи с мужчиной-разведчиком из стана наших врагов и, в конце концов, она может оказаться агентом-двойником…

Эдди аж покоробило от этих слов. «Попробовала бы только!» – пронеслась ревнивая мысль, а вслух он сказал:

– Извините, сэр, что перебиваю, – решил не сдаваться Дюгель. – Но Фулсброк как раз и относится к тому редчайшему исключению, о котором вы только что упоминали. При этом, как мне кажется, женщина хороша для приманки или как отвлекающий объект для обходного маневра…

В результате Эдди всё-таки настоял на своём, и высокопоставленный чиновник сдался.

– Хорошо, будь по вашему! Но сразу предупреждаю, Дюгель: за все промахи и неудачи буду спрашивать лично с вас.

– Правильно говорит пословица, – отметил про себя Эдди, – что промахи и неудачи – круглые сироты, в то время, как у успеха родителей и по пальцам не пересчитать…

На следующий день, уже оповещённая о результатах переговоров, радостная Сара похвасталась перед Дюгелем своей новой покупкой. Это была статуэтка, скульптура молодой женщины в длинном платье, смотрящейся в зеркальце и поправляющей причёску, но, почему-то, стоявшей к зрителю спиной.

– Что это такое? – изумился Эдди, – и почему она так неуважительна, что позволяет себе показывать мне свою спину?

– Догадайся!

Эдди долго присматривался к ней, но уловить смысла так и не смог.

– А ты посмотри на зеркальце.

Он посмотрел и увидел в нём изображение лица женщины.

– Вижу её обворожительное лицо. Ну и что из того следует?

– А то, что даже отвернувшись, она видит, следовательно, и тебя, да ещё и подслушивает наш разговор: видишь, она приложила сбоку ребро ладони, перед ухом, делая вид, будто поправляет причёску? Всем своим видом она олицетворяет мой девиз: «Всё вижу, всё слышу!» Ну как, здорово?

Эдди вспомнил, что подобные статуэтки не раз попадались ему на глаза на прилавках и в витринах магазинов. Но там женщина стояла лицом к зрителю, и по замыслу скульптора должна была нести на себе, видимо, обычную смысловую нагрузку: изображать изящество и совершенство форм женского тела и грациозность застывшего движения. Однако, развернув её почти на сто восемьдесят градусов, Сара приспособила скульптуру на свой лад, придав ей совершенно иной смысл и значение. В душе Дюгель отдал должное Саре за точность сравнения, но вслух не преминул отчитать её за ребячество и легкомыслие…