Владимир Кучин - Приключения агента Эжена

Насколько не было посетителей вне призывного пункта – настолько много их было внутри – что было удивительно. Холл первого этажа был буквально набит людьми – но при внимательном рассмотрении, я обнаружил две разные очереди. Первая состояла из тридцати пяти – сорока парней, некоторые из которых сидели на привинченных к полу стульях, а другие стояли, прислонясь к стенам. Эта очередь уходила в дальний конец начинавшегося в холле коридора, она показалась мне неподвижной и даже полумертвой – это были призывники, вызванные в пункт повестками. Единственная дверь в холле призывного пункта была украшена красочным плакатом, на котором бравый американский вояка в красивой восьмиугольной фуражке и черном парадном мундире улыбался и крепко держал за тонкую талию смазливую раскосую девицу – то ли малайку, то ли китаянку. В грудном кармане парадной блузы у вояки с плаката торчала пачка двадцаток толщиною с баранью котлету. Текст, написанный на рекламном плакате крупными буквами, завлекал – «Иди в американскую армию и увидишь весь мир!». Около этой двери и была вторая очередь всего из двух парней – прилично одетых и веселых. Позднее я узнал, что это были дети военных чиновников, которые шли в армию добровольцами по рекомендательным письмам, а служить им предстояло в нашем штате в одной из тыловых военных контор. В эту очередь добровольцев я и пристроился. Ждать мне пришлось недолго – полчаса.

Когда я постучал в дверь и зашел в офис, чиновник, который сидел за столом, поднял на меня глаза и молча показал на стул. Я сидел, а он шелестел какими-то бумажками, и, наконец, спросил: «Слушаю, парень». Я сказал заранее продуманную фразу – «Я, Эжен Бандиян из Ист-Ливерпуля месяц назад достиг призывного возраста и желаю поступить добровольцем в корпус морской пехоты». Чиновник приторно улыбнулся и прощебетал – «Похвально, похвально, но почему в морскую пехоту? Почему не пойти в авиацию или в береговую охрану, и не поехать в райские места – на Гуам, на Окинаву, острова Трук, наконец? Чем ты, Эжен, мотивируешь свою просьбу?» «Хочу служить так же, как служил Элвис», отчеканил я. «Так ты фанат Элвиса. Да, он служил, и, говорят, пару раз ночевал в своей части в общей армейской казарме. Но была ли это морская пехота? Впрочем, в нашем с тобой случае, это и не важно. Твой искренний патриотический порыв военное ведомство Америки приветствует. Дай-ка я взгляну на твои документы». Я протянул свой паспорт, школьный аттестат и письмо от городского шерифа. Чиновник покрутил в руках мои корочки, кинул их на стол и произнес «Парень, ты, как тут написано, румын и это интересует военное ведомство, но знаешь ли ты свой родной язык?» Я ответил, что знаю румынский, французский, и немецкий языки.

Чиновник еще немного подумал и доверительным тоном сказал: «Что же, пожалуй, я дам тебе нашу анкету. Выносить ее из здания нельзя – прямо сейчас заполни все страницы в холле и заходи еще раз». Я так и сделал, заполнение толстой анкеты заняло у меня два часа. Когда я второй раз зашел в тот же кабинет, дело близилось к вечеру. Чиновник бросил мою пухлую анкету в шкаф и спросил – «Парень, есть ли у тебя деньги, чтобы прожить в Колумбусе еще пару дней?», я ответил отрицательно. «Не беда, парень», сказал добрый чиновник, рекрутирующий наивных добровольцев, «Поживешь в новой казарме национальной гвардии, отоспишься, примешь душ. Я дам тебе ордер на поселение и талоны на обеды. Завтра приходи к восьми часам утра сдавать тесты по спортивной подготовке, а послезавтра в пять часов вечера ты узнаешь, как решилась твоя судьба».

Моя судьба решилась положительно, через пять дней в восемь часов утра вместе с еще тремя кандидатами в морские пехотинцы я прибыл на призывной пункт Колумбуса для отправки на базу в Филадельфию. А оттуда мой путь лежал в Сан-Диего, штат Калифорния, на базу сил спецназначения морской пехоты. Так, во всяком случае, мне казалось.

Когда наш лайнер Локхид С-130 Геркулес взмыл в небо с аэродрома в Пенсильвании, который я условно называю аэродромом Филадельфии, было раннее осеннее утро. Я первый раз поднялся в воздух и набирался новых впечатлений. Когда Геркулес пробил облака, в его иллюминаторы по правому борту ударило солнце. Из щелей багажной полки, тянувшейся вдоль всего борта над иллюминаторами, гнусавый голос сообщил, что мы на высоте двадцать тысяч футов, за бортом минус десять по Фаренгейту, время в полете два часа тридцать минут, можно отстегнуть ремни безопасности и, при необходимости, ходить по оси воздушного судна.

Выполнить команду на отстегивание ремней я не мог, ибо никаких ремней на моем кресле не было. Это кресло было по левому борту лайнера и остатки школьных знаний, уже почти растаявших в моей голове, подсказывали, что если мы летим на запад в Калифорнию, то солнце должно быть именно в моем иллюминаторе, а его там не было. За стеклом под нами клубились красивые облака, в прогалинах которых показывались зеленые и желтые куски земной поверхности, казавшиеся мне бугристыми. Я не ошибался – это были горы Аппалачи, вдоль южного склона которых мы летели на северо-восток. Ближе к обеду мы уже приземлились. Под командой двух офицеров, которые нас сопровождали, мы – нас было около восьмидесяти человек – погрузились прямо у борта лайнера в серые военные автобусы с зарешеченными окнами и поехали к свой цели – учебной базе специальных батальонов морской пехоты. Этот секретный объект располагался в верховьях речки Каннебек, на которой стоит город Огаста, штат Мэн. Именно поэтому указанную географическую точку я условно называю – Огаста.

Калифорнийский берег, который раскинулся на мокром бетонном плацу учебной базы в предгорьях Аппалачей, встретил нас ветром, колючим дождиком и холодом. Почти все прилетевшие (человек десять наших попутчиков остались в аэропорту) были построены усилиями местных капралов под навесом у штабной рубки базы. Единственный раз, как потом оказалось, к нам вышел командир базы – майор. О себе он говорил в третьем лице: «Командование учебной базы приветствует на своем борту новую команду курсантов добровольцев. Номер вашей учебной команды G3, командир сержант-майор Ник Колд. Все остальное он скажет сам.» Майор ушел в штабную рубку, а перед нашим неровным строем остался очень крепкий и сильно загорелый мужчина, по виду лет двадцати пяти, одетый в хорошо отглаженную пятнистую форму. Шнурованные ботинки – бутсы – у него были начищены до такого блеска, что дождинки, на них попадающие, вспыхивали как бриллианты. Это был сержант Колд – как выяснилось – законченная военная сволочь и циник, лучший продукт, который была способна выдавить из своего железного чрева американская военно-морская мясорубка.