Мария Гиппенрейтер - Зигзаги судьбы

Вскоре обнаружилось, что я беременна. Это было полной неожиданностью. Нужно было ехать в Москву на зимнюю сессию, и я с ужасом думала, как скажу об этом родителям. Мама с Алешей не одобряли моего выбора и считали, что Володя мне совсем не подходит. Он был сильно старше, без образования и из рабочей семьи. Мне это казалось полным абсурдом. Какое все это имеет значение, если есть любовь? Она все уравнивает и все преодолевает. Это было мое убеждение, и я хотела это доказать. Тем не менее ребенок пока в мои планы не входил, и я поехала в Москву с намерением сделать аборт.

В Пояконде у нас были друзья из местных жителей. Узнав, что я собираюсь в Москву, они решили сделать мне и моим родителям подарок. Поморы заготавливают на зиму бочки селедки. Рыбу подсаливают, дают слегка протухнуть, и все это потом замораживается. Это селедка с душком считается деликатесом. Мне наложили полмешка такой замороженой селедки и велели отвезти в дар родителям. По тем временам полмешка рыбы было очень щедрым подарком. Я села в поезд. Мне досталась боковая полка, так что я засунула мешок с рыбой под сидение, заткнула его своим рюкзаком и устроилась спать. Через некоторе время селедка, видимо, начала оттаивать, потому что по вагону потянуло подозрительным запахом. Я делала вид, что ко мне это не имеет никакого отношения.

В теплом вагоне селедка продолжала подтухать, мешок протек, и из-под моего сидения предательски потянулась тоненькая струйка вонючей жижицы.

Промучившись два дня в страхе, что меня снимут с поезда, я, наконец, прибыла в Москву. Предстояла поездка в метро. Войдя в вагон, я забилась в угол, загородив мешок рюкзаком и своим телом, но это не помогло. До своей станции доехала в пустом вагоне. Люди заходили и тут же выскакивали и переходили в другой вагон. Войдя домой, я с облегчением протянула мешок с рыбой родителям: «Это вам подарок от поморов. Должно быть вкусно». Моя миссия была выполнена. Мешок вынесли на балкон. Через некоторе время меня аккуратно спросили, не возражаю ли я, если его вынесут на помойку. Я не возражала.

Знакомая врач-гинеколог отговорила всех нас от аборта, приведя несколько веских доводов и сказав, что, в конце концов, ребенок – это большая радость. Так что, отучившись зимнюю сессию, я вернулась обратно на биостанцию, сохранив ребенка. Первые месяцы беременности проходили трудно. Меня все время тошнило, я не могла переносить никаких запахов ни еды, ни парфюмерии. Единственное, что меня утешало, – это запах лошади и конского навоза. Я ела зубную пасту, и по ночам мне снились свежие помидоры. Чтобы как-то удовлетворить потребность в помидорах, я покупала трехлитровые банки томатной пасты, разводила их водой и пила.

Наступила весна, потом началось полярное лето. Тихая биостанция ожила, одна группа студентов сменяла другую, стало шумно, людно и весело.

В белые полярные ночи никто не хотел спать. Жгли костры, пели под гитару песни, играли в волейбол. Я тоже во всем участвовала и даже играла в волейбол в команде, подвязав живот бандажом. Днем шли практические занятия. С помощью двух студентов – практикантов я освоила работу на микротоме. Это достаточно большой прибор с тяжелым и острым ножом, который позволяет делать микроскопические срезы с любых биологических тканей. Мы готовили препараты для микроскопов. Сначала нужно было выловить какого-нибудь червя, залить его в парафин и поставить в специальный сушильный шкаф, чтобы все ткани пропитались парафином. Дальше на микротоме делались тончайшие срезы толщиной от 1 до 50 микронов через разные части организма. Толщину можно было регулировать. Потом этот срез наклеивался на предметное стекло, парафин растворялся, препарат окрашивался специальными красителями, чтобы лучше были видны структуры ткани и клеток, все это заклеивалось покровным стеклышком, и препарат готов. Работа была тонкая, но необыкновенно интересная. Потом, глядя в микроскоп, нужно было сделать зарисовки.

Параллельно я делала свои учебные задания, собрала и сделала за лето большой гербарий местных растений. Это был тоже очень увлекательный и творческий процесс. У каждого растения нужно было собрать цветы, листья и корень, все это правильно высушить, аккуратно пришить на лист ватмана и подписать его русское и латинское названия и классификацию.

В Кандалакшском заливе располагались острова Кандалакшского заповедника. Недалеко от нас находился остров Великий. Там, по слухам, жил в одиночестве странный лесник с причудами, который ни с кем не общался, свято берег свой остров и никого туда не пускал. Если кто-то подплывал на лодке, он выходил на берег с ружьем и отправлял посетителя обратно. Звали его Артур Васильевич Пудов. Иногда он приезжал на биостанцию за продуктами и, пополнив свои запасы, быстро уезжал обратно. Как-то нам удалось познакомиться, и, узнав мою фамилию, Артур Васильевич очень оживился. Оказывается, мой отец не раз бывал у него на острове, и они подружились. Мы с Володей были приглашены в гости, что было редким событием и большой честью.

Остров был очень красивый, с полосатыми скалами, нетронутой природой, огромным количеством ягод и грибов. Артур жил в небольшой избушке на берегу, с очень простым бытом – печка, лавка, стол со свечками и керосиновой лампой, простая хозяйственная утварь. Меня поразила стоявшая на столе полная клавиатура от пианино. Она была искусно вырезана из дерева, с рельефными клавишами, покрашенными белой и черной краской. Каждый день Артур Васильевич на ней «играл». Оказывается, он когда-то имел музыкальное образование, и чтобы не терять технику и тренировать пальцы, сам сделал себе эту клавиатуру. А музыка, по его словам, звучала у него внутри. Мы подружились и не раз бывали у него в гостях. Он всегда был нам рад, угощал оладушками и даже разрешал собирать на острове грибы и ягоды.

В сентябре мы решили уехать в Москву. В октябре должен был родиться ребенок.

Вернувшись, мы сняли однокомнатную квартиру на окраине Москвы, куда надо было ехать на электричке. Там было дешевле.

Володя записался на двухмесячные курсы водителей такси.

Однажды утром я проснулась и поняла, что у меня отошли воды. Я очень перепугалась и не знала, что делать. Телефона у нас не было. В то время (1977 год) домашние телефоны были еще не у всех. Люди становились на очередь и могли потом годами ждать, когда к ним проведут телефонную линию. Мобильные телефоны были вообще из области фантастики. Зато у нас во дворе был телефон-автомат, куда нужно было опустить двухкопеечную монетку, чтобы сделать звонок. Но звонить мне все равно было некуда. Соседки дома тоже не оказалось. Я выбежала на дорогу и стала ловить машину, чтобы поехать в роддом. Завидев испуганную и сильно беременную женщину, несколько машин проехало мимо. Наконец, попался сердобольный таксист, который и отвез меня в больницу. Это был специализированный роддом, в котором меня наблюдали, так как я относилась к немногочисленным 15 % населения с резус-отрицательной кровью. Там же начали использовать при родах закись азота – веселящий газ, который мне и дали, когда начались схватки. Считалось, что газ этот безопасный и выводится из организма через 10–15 минут. Особого веселья я не испытала, но вся реальность уехала куда-то далеко в туннель. За 15 минут до полуночи я родила. «Мальчик» – сказала акушерка, подняв в воздух красно-синее сморщенное тельце.