Мария Гиппенрейтер - Зигзаги судьбы

Доехав до дальнего кордона, мы делали привал, перекусывали и отправлялись в обратный путь. Егор мирно засыпал в седле и спал до самого дома. Иногда я ходила в обход пешком, посадив Егора за спину в рюкзачок. В таких случаях мы не уходили очень далеко, останавливались и «паслись» на какой-нибудь полянке.

Однажды мы с Володей и Егором поехали в такой объезд зимой. Уже в потемках добравшись до кордона, мы протопили печку и решили здесь заночевать. Ночь была ясная и морозная, светила яркая луна, озаряя окрестности таинственным голубоватым светом. И среди всего этого безмолвия вдруг завели свою песнь волки. Это был незабываемый опыт, который я помню до сих пор. Разноголосый вой эхом отражался от стен ущелья и проникал в каждую клеточку моего тела, вызывая смутные и необъяснимые чувства возбуждения и какой-то древней тоски. Хотелось выйти и присоединиться к ним. Наверное, это был зов предков.

После академического отпуска я продолжила учебу, и моей курсовой работой по зоологии был дневник наблюдений за дикой природой, который я регулярно вела. К нам на кордон периодически забредали какие-нибудь животные. Однажды пришла рысь, каким-то образом открыла клетки и утащила несколько кроликов. В дневнике я описывала все – следы зверей, сезонные изменения в природе, весенний прилет птиц, наблюдения за зубрами… В результате за год получилась толстая тетрадь. Преподаватель потом мне говорил, что читал это как увлекательный роман.

К сожалению, проблема алкоголизма у Володи ухудшилась, начались конфликты на работе. Все чаще он приезжал домой пьяный и агрессивный, доходило и до рукоприкладства. В эти моменты я становилась для Володи «профессорской дочкой» и «голубой кровью», и он мне за это мстил. Иногда он выгонял нас из дома, и мне приходилось ловить на дороге попутную машину и уезжать в поселок. Там мы оставались ночевать в доме у местных учительниц. Это были мама с дочкой, милейшие и интеллигентные женщины, которые нам очень сочувствовали и всегда давали приют. После таких инциндентов Володя очень переживал, раскаивался, просил прощения, говорил, что больше такого не повторится. Но это повторялось опять. Я чувствовала себя изолированно и беспомощно, и часто не знала, что делать. Мои устои и понятия о браке пошатнулись. Для меня брак был нерушимой святыней, но глядя на нашу жизнь, все чаще возникала мысль, что я не хочу такой жизни ни для себя, ни для ребенка. Но Володя обещал и раскаивался, а я все еще ему верила.

Приближалась летняя сессия, и мы с Егором уехали в Москву. Намерения возвращаться у меня не было. В эту же весну мама с Алешей за какую-то смешную сумму купили в Белоруссии дом. Это была старая, но просторная изба с русской печкой, сенями и небольшим хлевом. Вокруг росло несколько яблонь и большая старая липа. Все это находилось в брошенной деревне под названием Березовка, посреди чистого поля. Вокруг простирались бескрайние просторы с небольшими перелесками. В деревне было два жилых дома: в одном жила одинокая старушка, в другом – пожилая пара с двумя взрослыми придурковатыми сыновьями. До ближайшего поселка было пять километров. Вот в эту Березовку нас с Егором и отвезли мама с Алешей налаживать хозяйство. «Поднимать целину» было для меня уже делом привычным. Мы дружно раскопали огород, посадили туда все, что только можно, вспахали поле под картошку, посадили клубнику и кусты смородины, всякие цветочки… ну, в общем, завели хозяйство и даже задумали построить баню. У нас появилась «дача».

Оставив Егора родителям, я уехала в Москву на летнюю сессию. Володя уволился из заповедника и тоже вернулся в Москву с намерением начать новую жизнь и даже поступить в тот же институт. В институт он поступил, и мы вместе отучились эту сессию и отработали практику, только он был на курс моложе. Было радостно вместе заниматься, появилось общее дело и интерес.

Казалось, что жизнь налаживается – у нас была своя квартира, Егорка пошел в детский садик, я устроилась лаборантом в Ботанический сад МГУ, а Володя опять начал работать таксистом. Он очень старался. Иногда мы ездили в гости к его родителям. Володин отец сорок лет проработал на заводе. Он был худой и немногословный. Мать, пышнотелая, шумная, с громким низким голосом, работала бухгалтером на том же заводе. Ко мне они относились настороженно, я была «не их поля ягода». К нашему приезду накрывался стол, на котором всегда стояла бутылка водки. Выпить рюмку-другую перед обедом для них было святым делом.

Вскоре оказалось, что я опять беременна. Володя воодушевился, поклялся, что немедленно и насовсем бросит пить и даже курить, и, вообще, будет обо мне заботиться. Но продлилось это недолго. Помучившись, я решила сделать аборт.

Дожидаясь в больнице своей очереди, я передумала много разных мыслей и, когда подошла моя очередь, поняла, что не могу этого сделать, и ушла. Придя домой, позвонила родителям, рассказала им все. Мама с Алешей меня поддержали и сказали, что, чтобы ни случилось в моей жизни, они всегда помогут мне вырастить этого ребенка.

Беременность протекала трудно, отношения не ладились. Володя пил. Как-то придя в очередной раз домой пьяный, он стал приставать к маленькому Егору, который сидел в своем стульчике и ел кашу. Я попыталась заступиться за ребенка, но Володя меня грубо оттолкнул и начал вытаскивать Егора из стула. Егор испугался и заплакал. Тут внутри меня как будто развернулась пружина, видимо, сработал какой-то инстинкт: последовали два резких удара, и Володя медленно сполз по стенке на пол, потеряв сознание. Ни до, ни после я никогда никого так не била. Во мне все оборвалось. Я поняла, что это конец. Наутро Володя очухался, пощупал челюсть и сказал: «Надо же, как ты меня вырубила! Я тебя аж прямо зауважал». Было обидно, что уважение мужа нужно было зарабатывать таким путем, но мне было уже все равно… Я собрала вещи, подала на развод и на седьмом месяце беременности ушла с Егором жить к родителям. Через два месяца нас развели, так как были на то веские основания. Сразу после суда родители уложили меня в роддом под наблюдение врачей, а сами, забрав Егора, уехали на майские праздники в Белоруссию. Был конец апреля. Срок мне поставили – первую декаду мая. Очень не хотелось, чтобы день рождения ребенка выпал на один из майских праздников. Таким образом, 1–3 мая отпадали, 9 и 10 тоже. Я наметила себе день – 7 мая. Накануне попросила у нянечки ведро и швабру и вымыла на этаже все коридоры. Потом перед сном сделала двадцать приседаний. Ночью начались схватки, и на следующий день, как и было задумано, у меня родилась девочка. Я назвала ее Машенька, это имя было уже как-то привычно.