Владимир Бурлачков - В мире событий и страстей

– Главное – рыкнуть может, – поддержал Пашка.

– Это уж да! – подтвердил Григорий Эммануилович. – Но только надо, чтобы в нужную сторону рыкал. Вот тут советы активной общественности необходимы. Это главное! И через близких правильное воздействие.

– И материальная заинтересованность в успехе! – объявил Пашка.

– Самое важное – целеустремленный человек, – серьезно сказал Григорий Эммануилович.

– И похохмить умеет, – хихикнул Пашка. – В этом, как его, в Бостоне, что ли. Ха! На шасси!

– Это все сплетни! – ответил Григорий Эммануилович. – Враги такие вещи про него придумывают! А что им остается?

Пашка расправлялся с куриной ножкой и говорил:

– У нас Григорий Эммануилович по философии спец. Такую нам в Истре лекцию закатил! Открыв рты, слушали. Про либеральные ценности и современное общество. – И он посмотрел на лектора, все ли так, и не перепутал ли чего.

– На самом деле, эта проблема – очень интересная, – согласился Григорий Эммануилович. – Традиционное общество основано на различных табу, а современные ценности состоят в выражении внутренней свободы личности. – Тоже принялся за куриную ножку, попытался откусить и поморщился.

– За границей однополые браки вовсю регистрируют, – хихикнул Пашка.

– А браки между родственниками? – спросил Олег.

– Все подряд, небось. – Пашка посмотрел на лектора.

– Браки между родственниками во всех странах не разрешаются, – сказал Олег. – Иначе же что? Гемофилия у потомства. Это, как раз, пример того, что цивилизация основана на табу.

– Не совсем удачный пример, – отозвался Григорий Эммануилович.

– На какой-то стадии развития племена начинают замечать, к чему приводят родственные браки, и возникает запрет. – Олег посмотрел на лектора. – Получается, что цивилизация возникает благодаря табу. А как орган надзора появляется государство.

– Государство возникает не из-за этого, а из-за борьбы классов, – бодро выговорил Григорий Эммануилович.

– Это уж вы из марксизма хватили, а не из либерализма, – ответил Олег.

– Вы многие вещи путаете, – спокойно заметил лектор.

Участники «слета» уезжали через два дня. Долго толпились у входа, ожидая автобусы, а когда они появились, женщина в светлой дубленке открыла дверь в фойе и закричала:

– Эля! Быстрее! Быстрее!

Началась суматоха. Все побежали к автобусам и затолкались у дверей.

Странно, почему у них все так бурно, подумал Олег. Как будто эвакуация.

Ирина позвонила ему на работу в конце дня и первым делом спросила:

– Ты чего там затеял? Домой, что ли, собираешься? А я гостей принимаю. Викторию Георгиевну Нивецкую! Мы тут вдвоем сидим и водку пьем. И сами себе наливаем. Представляешь! – И совсем ласковым, капризным голоском: – Приходи к нам! Хорошо? Я тебя в холле встречу. А то, правда, – вдвоем.

Он стал отнекиваться, говорить, что устал и хочет домой.

– Я тебя прошу! – Ирина помолчала. – Ты мне по одному делу нужен.

В холле бывшего НИИ удобрений она ждала его у стойки охраны.

– Слушай, вот не было печали! – говорила она тихо и быстро.

– Припирается сегодня ко мне эта Нивецкая и сидит уже два часа. У меня дел до фига, а она села и ля-ля-ля. Как из пулемета.

– А с какой стати она – к тебе? – не понял Олег.

– Она к Артамонову приперлась. А его нет сегодня. Ну, решила заодно меня на что-нибудь расколоть. Может, при тебе она клянчить не будет. Все мне про какой-то альманах заливает. Она думает, я деньги печатаю, чтобы на альманахи раздавать.

В углу большого кабинета стояли журнальный столик и низкие мягкие кресла. Нивецкая сидела, закинув ногу на ногу. Взглянула на Олега и сказала:

– Ну да, я знаю, что вы старый Иришин друг. А я – друг новый.

– Налей нам, пожалуйста. – Ирина села в кресло и придвинула на середину столика овальное блюдо с бутербродами.

– Я тут сижу и отрываю Иришу от дел, – говорила Нивецкая.

– Но поэты так редко куда-то выбираются. И беседуем мы о таком важном – о жизни, о времени. – Она подняла рюмку. – Ирочка, за вас, умница вы наша! За ваши способности устраивать все так, как хотите вы!

Поэтесса была слегка растрепанной. На висок свисала прядь волос. Кулон на золотой цепочке съехал набок, а синяя блузка была расстегнута на верхние пуговицы.

– Алексей мне о своей новой вещи рассказывал, – Ирина говорила об Артамонове серьёзным тоном.

– Сейчас он очень мало работает, – ответила Нивецкая. – Я понимаю, что он устраивает свои дела, и ему трудно. И когда их устраивать, как не в период первоначального накопления. Но все-таки жаль. Он очень талантливый. Теперь выясняется – во всем, за что берется. – И она посмотрела на Олега. – А молодой человек ничего нам не рассказывает!

– Молодой человек вечно в изобретениях, – ответила Ирина.

– Да? Как интересно! Вы знаете, я расскажу вам о себе. Из меня слово клещами не вытащишь после того, как я поработаю. Просто – ноль эмоций. Все отданы. Все в словах. Я, наверное, как электронная машина. Сейчас, если хочется писать – только что-то жесткое, однозначное, своевольное.

– Еще по полрюмочки, – предложила Ирина.

– Пожалуй, – согласилась поэтесса. – Так вот, нынешнее время дает массу возможностей. Вот еще чуть-чуть – и всех этих отморозков разгонят. Насчет царства свободы не знаю, а пустыня для всякого хлама, всяких традиций тут точно должна быть. Вы, может быть, этого не понимаете. Но до чего тяжко было раньше. Я должна была всем этим бонзам кивать и за кусок хлеба это туземное дерьмо расхваливать.

Ирина расставила на столике чашки, нажала кнопку переговорного устройства, попросила кого-то:

– Кофейку нам принесите.

– А недавно у меня был случай, – говорила поэтесса. – Приезжала в Москву моя старая приятельница – филолог из Австрии. Повезла я ее в Михайловское. И вертихвостка-экскурсоводша – через слово: вот вам русская природа, русская природа. Я не выдержала, подхожу к ней на остановке и говорю: неужели вы не понимаете – люди разных национальностей на экскурсию поехали. Разве так сложно догадаться, что им неприятно, когда вы про русскую природу долдоните.

– А какая же у нас природа? – изумился Олег.

– Что? – встрепенулась поэтесса. – А, так! Тогда я вам скажу: не должно быть этого самого слова! Просто – не должно! Оно других обижает!

– А кто будет решать, какие нам слова себе оставить? – Олег посмотрел на собеседницу.

– Решим! Не беспокойтесь! Увидите!

Ирина попыталась переменить разговор и громко заговорила:

– Давайте лучше я вам свои фотографии покажу. Я два месяца назад в Кельне на выставке была. – Хотите?

– Не хочу! – ответила поэтесса и отвернулась.

Олег поднялся на четвертый этаж, и нажал кнопку звонка. Сверху по лестнице спускались молодая женщина и маленький мальчик с серой кошкой на руках.