Светлана Макаренко-Астрикова - Сказки кофейного фея

….Вороховы, как всегда, запаздывали, и все хитрости своего вечернего туалета фей тщательно скрыл от меня в моем же кабинете: светлом, без портьер, с переливами позднего сентябрьского, нежно – жгучего солнца, на осветленном, навощенном паркете, с разбросанными повсюду кипами книг и большим зеркалом в углу.. Я увидел ее, уже одетую – в синем бархате, завернутую туго, как кокон, с тонкой талией, под которой едва угадывался корсет.

Бедра ее, от корсета, показались чуть шире, разрез слева – открывал их начало, но самую сердцевину знал только я, она была открыта только моим касаниям… Скользкий капрон телесного цвета, обтягивал ее крохотные ступни, пальчики; она переступала босыми ножками по паркету, будто зябла, наклонив шею, пытаясь застегнуть тонкую нить жемчужного колье. Но пальцы ее не слушались.

– Горушка, застегни ты? Не могу, наверное, руки устали. – Она, не поднимая головы, опять угадала мои шаги. Или, может быть, мой запах?…«Аромат от Армани», как она шутит…

– Спасибо. – Ее губы легко касаются моего запястья, когда колье послушно укладывается на хрупкой шее.– Я смотрю, запонки подошли? Нравятся они тебе? Это – папины еще.. Остались. Теперь твои пусть будут..

Простые, позолоченные запонки, с зеленоватой прямоугольной серединой, обхватывают мое запястье, как то особенно: не туго, но – нежно, властно.

– Нравятся. Да. Это – не обсуждается. – Я мягко касаюсь губами ее волос.– Смотри – ка, тут красивая пара, в зеркале?… Ты не находишь?

Она улыбается, пожимает плечами.

– Мы просто продолжаем друг друга.. Потому – волшебный круг. Она обхватывает свободной рукой мою голову, целует меня осторожно, как будто я – стеклянный: – Надо поужинать. Еще только – пять… Хочешь чего – нибудь?

Я развожу руками:

– Ну, всегда – тебя.. Это – во – первых. А, во вторых.. Бутерброды и кофе. Салат какой нибудь… Сейчас сообразим…

– Осторожнее! – она грозит мне пальцем.– Твоя рубашка. Не запачкай? – Тут же улыбается, со вздохом: – Она красивая очень. Ты в ней на Жерара Филиппа похож.

– А ты когда его первый раз увидела? – Я смотрю на нее, уже выходя в двери. Она делает рукой неопределенный жест, щелкает пальцами, поправляет волосы, едва – едва коснувшись пряди над виском.– Лет в десять.. «Фанфан Тюльпан», как все.. – Это потом Даниэль Даррье, «Красное и черное»… С голосом Караваевой… Целый роман… Она сохранила голос от всей своей былой красоты… Машеньки своей… Я все хочу написать о ней, о Караваевой, а рука не поднимается.. Таким страшным кажется все это… Ее судьба.

– О ней вышел роман «Синяя кровь», кажется. Я чуть не получил его на рецензию.

– Мне кажется, любое воплощение ее судьбы покажется теперь слабой подделкой. Хоть в книге, хоть на экране. Не будет экспрессии, горечи, причем испытанной дополна… Роман показался мне каким то разбросанным – именно от растерянности, что ли.. Искусство охватить словом образ стало совсем куда то исчезать… Ты не находишь?

– Не знаю, голубка. Так. Раз ты говоришь, значит, так. – Я улыбаюсь, смотря на нее. Все сложные вещи она всегда говорит просто. Умеет говорить.

– Ты про себя думаешь: " Ну, разлеталась тут!» Ладно, не принимай всерьез меня.– Она машет рукой, ища крохотной ножкой замшевую туфлю, чтобы обуться, трогая ее пальцами, и пытаясь дотянуться.

– Кофе завари? – zmerzla tvoia pani…

– Zaraz. – В тон ей отвечаю я, – Сама обуешься или помочь?

– Ne vemo! – она пожимает плечами. – Пробовать буду.

– Ну – ка, дай! – Я присаживаюсь перед ней. Мои пальцы обхватывают ее ступню, щиколотку, и я осторожно поворачиваю ножку фея, чуть вдавливая ее в туфлю и, ощущая, как слегка напрягаются мышцы ее крохотной стопы.

– Вот и все. Давай, теперь попробуем другую ножку? Не больно?

– С таким принцем, что ты! – Она осторожно ерошит волосы на моей голове.

– Мы когда их с Мишкой заказывали, мастер три раза у меня переспрашивал размер. Не верил, что тридцать третий. Не давят они тебе?

– Нет. – она качает головой.– Как раз. Больше не вырастет нога, как ты думаешь?

Я смотрю на нее снизу вверх. Кажется, она опять смеется. Только глазами.

Я развожу руками, поддерживая игру:

– Любовь моя, я только про людей знаю, что нога у человека растет до двадцати одного года, а про фей – ничего не знаю.. Они же – волшебницы. Творят все, что захотят. – Внезапная трель звонка прерывает нас. Фей, соскочив с пуфа у зеркала, мчится на кухню, я – в прихожую. Открываю. На пороге, увы, не Мишка Ворохов с Аней, а соседка, Полина Никитична, седовласая, хрупкая старушка, с изумрудными глазами, удивительно молодыми для ее возраста. В одной руке она держит фарфоровое блюдце с крохотными румяными пирожками, в другой – бумажку, чуть запачканную сливочным маслом.

– Георгий Васильевич, голубчик, я Вашу машину в окно увидела, только сейчас. Не знаю, кого просить, мне в аптеку нужно, а рецепта не могу понять, уже в две звонила аптеки, они там название спрашивают, а я в латыни не понимаю ничего….

– Вам не надо понимать. Врач должен был сказать Вам! – Я беру у Полины Никитичны бумажку, мельком гляжу в нее. – Это сироп от кашля, с добавлением алоэ и солодки, новый какой то, поэтому его и не знают – Улыбаюсь, ободряюще. – Входите же. А кто заболел?

– Да Михаил Петрович мой, кто же еще то? Ходит в куртке нараспашку, уже сколько раз говорила! – Полина Никитична едва ли не на цыпочках входит в квартиру и осторожно ставит на трюмо блюдце с пирожками: – Вот угощайтесь, свежие, только напекла час назад.

– Спасибо. – Я снова улыбаюсь. – Мы как раз кофе собирались пить. – Ланочка, у нас гости.

– Нет, нет, что Вы! – всплескивает руками старушка, и почти выхватывает у меня рецепт, торопясь выскользнуть за дверь – мне и так совестно беспокоить, что Вы.

– Да никакого беспокойства! – улыбается фей, выходя в прихожую. —. Мы только рады. Зябко немного. – Фей снимает фартук и поводит плечами.– Отопления ведь еще нет?

– Нет, деточка, не дали еще пока. На днях должны, вроде бы. Слесарь бегал по корпусам, предупреждал, чтобы все дома были.. А у Вас такое открытое платье.. Вы всегда нарядны, но сегодня.. Куда то собрались? – Полина Никитична с любопытством смотрит на фея.

– В оперу.– Мягко улыбаясь, своим тихим голосом отвечает фей.

– Как чудно! – Полина Никитична всплескивает руками. – Сто лет не была в опере! А что дают?

– Верди. «Травиату».

– Прелесть какая! Мы когда то с Михаилом Петровичем в Новосибирске слушали эту оперу. Декорации были прекрасные. Мы, тогда аспиранты, смогли билеты купить только на галерку. Смотрели стоя. Но не заметили, как прошло два часа.

– По моему, «Травиату» можно смотреть даже на улице, под дождем, закутавшись в целлофан. – Решительно вмешиваюсь я в разговор, краем глаза заметив, что фей зябнет у открытой двери – Милая, там наш кофе не сбежит? – Я осторожно подмигиваю фею, стараясь не смутить соседку.