Влад Ривлин - Неудобный русский (сборник)

– Это тебе от всех нас, – торжественно заявила старушка, – твоих избирателей!

Пока министр утирался, примчались полицейские, охранявшие дом, и люди из спецслужб.

– Вы задержаны, – объявил ей похожий на культуриста молодой парень в штатском. – Вы имеете право на адвоката, можете хранить молчание. Любое ваше слово может быть использовано против вас.

Но остановить бабку было уже невозможно:

– Пуганая я, чем вы меня напугать вздумали? Жизнь свою я прожила… Фашистов видела, голод, смерть… Тюрьмой мне уже грозили, психушкой тоже. Своё я давно отбоялась и вас не убоюсь вместе с вашим хозяином.

– Заткнись! – прикрикнул на неё охранник министра. Он уже люто ненавидел бабку, потому что выходка сумасшедшей старухи могла стоить ему карьеры. Но старуха не слушала ни культуриста в штатском, ни охранника министра, ни полицейских и продолжала свой монолог:

– Мне восемьдесят два года. Свою жизнь я прожила честно – за что меня судить?

– Вы нанесли оскорбление министру и ответите за это! – крикнул один из переодетых полицейских.

– Министр? Какой министр? Я не вижу здесь ни одного министра. Только жулика-шарлатана и его обслугу, – будто издеваясь, ответила бабка.

– Заткнись, сумасшедшая старуха! – прикрикнул на неё культурист. – Живей забирайте её! Нужно срочно проверить её на СПИД, на бешенство и вообще на инфекционные заболевания. Иди знай, может, это тщательно спланированный теракт – плюется она как верблюд. Слюна попала господину министру прямо в глаз… Иди знай, какие последствия может иметь этот плевок при соприкосновении со слизистой оболочкой министерского глаза.

– Вы лучше своего хозяина на вшивость проверьте, – не моргнув глазом, посоветовала бабка.

– Да она просто сумасшедшая, – наконец пришёл в себя пострадавший.

– Я из ума ещё не выжила, – с достоинством ответила старуха. – Спятили те, кто позволили тебе министром стать.

– Толик, тебя нужно срочно госпитализировать! – визжала выскочившая на крики супруга министра.

– Хватит! – поморщился министр, – тоже мне, Фанни Каплан.

– Какой из тебя Ленин, – не унималась старуха. – Вы с вашим правительством его ногтя не стоите!

– Немедленно допросить старуху, – отдал распоряжение бритый наголо начальник спецслужбы: – кто, откуда и, главное, кто надоумил её это сделать.

Старуху увезли, а прибывшие врач и медсестра всё ещё продолжали оказывать помощь пострадавшему.

– Зачем вы это сделали? – спросил старуху следователь, после того как личность её была установлена.

– Зачем? – переспросила старуха. – Затем, что надоела мне его жирная самодовольная рожа, его постоянное враньё, пустые обещания, которые он никогда и не собирался выполнять. Чего ещё он заслуживает?

– Вы или сумасшедшая, или террористка! – не выдержал следователь.

– Какая из меня террористка? – усмехнулась бабка. – Стара я для террористки, глаза у меня уже не те, да и силы тоже.

– Но как-то же надо было наказать этого негодяя? – будто недоумевая от непонятливости следователя, продолжала старуха. – Вот я и решила плюнуть ему в морду. Руки у меня уже слабые – пистолет мне не удержать. Да и где я его возьму? Съездить ему по морде мне тоже не по силам – вон у него какая охрана, куда мне прорваться!.. Но плюнуть этому жулику в морду я ещё могу, на это меня хватит!

– голос старухи снова стал грозным, и следователь внимательно посмотрел на неё: вроде дряхлая, но иди знай, что у неё ещё на уме.

– Прекратите поясничать! – нетерпеливо обратился к ней следователь. – Вы нанесли оскорбление общественному деятелю, и теперь вам придётся пройти освидетельствование у психиатра, и если вы будете признаны вменяемой, то предстанете перед судом!

– Не боюсь я вашего суда, – спокойно ответила старуха. – Мне вообще поздно кого-то бояться. Да и не из-за чего – совесть моя чиста. Потому и не хожу с охраной, как ваш министр. Все жулики с охраной ходят. Если бы они не воровали, то и охрана им была бы не нужна. От кого они прячутся? От террористов? Да кому он нужен такой? У него же ни одной своей мысли нет. Тоже мне, общественный деятель! Кто в него стрелять станет, кому он нужен? Разве что такая, как я, – выжившая из ума старуха в морду ему плюнет. Другого он не заслуживает.

– Заткнись! – прорычал следователь.

– Ты мне рот не затыкай! – грозно прикрикнула на него старуха.

– Не дорос ещё мне рот затыкать!

– Она просто сумасшедшая, – растерянно подумал следователь.

– Что с ней делать? Закрыть бы её в психушке, и пускай там плюётся во все стороны хоть с утра до ночи.

Старуха тем временем не унималась:

– Это каким же дерьмом нужно быть, чтобы у стариков дома отнимать?! А сколько людей ваши министры сгноили: дипломы у них, видите ли, не те. Перед выборами они всем золотые горы сулят, обещали, что у всех стариков будет крыша над головой и никто не окажется на улице. А теперь всех нас распихали по клетушкам, как куриц на бройлерной фабрике. Инженеры да врачи задницы вашим старикам как мыли, так и моют, для молодёжи работы нет… Зато для себя у них все есть!

– Ничего, посидишь у меня здесь, заговоришь по-другому, – решил про себя следователь. Он уже решил держать старуху до упора, пока не сломается. Сама виновата. Но старуха, похоже, была сделана из особого сплава стали. Вечером она объявила голодовку и с тех пор не проронила ни слова.

Тем временем полиция уже навела все справки о покушавшейся. Это была одинокая старуха из переселенцев, жившая в приюте эконом-класса, где держали стариков, у которых не было ни более-менее солидных сбережений, ни приличной пенсии. За время своего пребывания в богадельне она успела со всеми перессориться. Единственным человеком, навещавшим её, была племянница, да и та последнее время прервала с ней общение.

Нелёгкой была судьба у бабы Ани. После войны нужно было младшим помогать, да и как семью создашь, когда стены в бараке картонные, а старые кровати – скрипучие? Хотела на врача учиться, да где там… Отец умер в лагере ещё до войны – соседи донос написали, чтобы их комнату заполучить. Мать одна тянула всю семью, и нужно было ей помогать. Аня уехала на Целину и там встретила свою первую и последнюю любовь в жизни. Он был старше её на семнадцать лет – фронтовик, вся грудь в орденах, да в ранах. Всю его семью немцы во время войны повесили, может, от того и пил он много. Да и старые раны давали себя знать… Работал много и тяжело. Хоть и пил, но был не алкашом, а трудоголиком.

– Работать – так работать, – говорил он. Бывало, еле встанет среди ночи с кровати, когда в ночную смену выходить, морщится от боли, а на её тревожное «Что с тобой?» всегда отвечал одно и то же: «Будет хорошо!» Берегла она своего Сёму как могла, да не выходила – умер от ран. После его смерти больше ни о ком и слышать не хотела… Так и состарилась одна. Младшие братья и сёстры выучились – кто на врача, кто на инженера. А самый младший в Москве теперь профессорствует – прежнюю власть на чём свет ругает, по телевизору рассказывает, как всю жизнь при Советах голодал, а сам аж лоснится от сытости. Бабка своему братцу сказала однажды: