Влад Ривлин - Неудобный русский (сборник)

Торговля банковской недвижимостью приносила ему баснословные прибыли. Выкупив за бесценок квартиры или дома должников, иногда за четверть стоимости, он перепродавал свою добычу через посредников в разы дороже. Он стремительно богател, и деньги, вместе с сигарами, стали его страстью. Большую часть своей жизни он решал, кому и как жить, и никогда никого не спрашивал, чего они хотят. Часто он в открытую смеялся над должниками, требовавшими уважения к своему образованию, социальному статусу, заслугам, возрасту. Для него они значили не больше, чем насекомые, и он чувствовал себя богом. Власть над людьми пьянила его, и он уже не мог без неё обходится, как алкоголик без спиртного. И вот теперь он сам стал жертвой неумолимой и смертельной болезни, чувствовал себя жалким насекомым и плакал, как ребёнок, по любому поводу.

«Как всё в жизни несправедливо», – думал он. Скольким людям он помог обогатиться!.. Всем этим безродным маклерам, подрядчикам, банковским чинушам. Ежедневно его проклинали десятки, возможно, сотни тысяч людей, но он был непоколебим, сам обогащаясь на слезах и крови и обогащая других. Теперь же никто из тех, кто разбогател благодаря ему, наверняка даже не вспоминали о нём. И, прикованный к постели, он из последних сил злился на то, что на него никто не обращает внимание. Жена, поначалу сидевшая возле него неотлучно, теперь появлялась крайне редко. Получив от него генеральную доверенность, она объясняла своё отсутствие проблемами дочки. «Где ты шляешься?!» – злобно орал он на неё, когда она появлялась в лечебном центре. В бессильной злобе он отворачивался от неё и либо впадал в забытье, либо просто лежал насупившись.

Больше всего он боялся оставаться один, когда начинались приступы боли. Именно в такие минуты жены никогда не было рядом. А она всё время лишь успокаивала его, когда появлялась, говоря: «Я с тобой». Однажды, когда он упрекал её в том, что она его бросила, жена сказала: «Я буду с тобой до самого конца. Я дойду с тобой до самых ворот». «Каких ворот?!» – со слезами в голосе, фальцетом спросил умирающий адвокат. «Ворот в другой мир», – спокойно ответила она. «А дальше?» – жалобно спросил адвокат. «А дальше ты пойдёшь один. Я не могу зайти туда с тобой», – ответила жена. Потом он уже не помнил, был ли то разговор с женой, или ему все привиделось. Как только он закрывал глаза, он видел лишь огромные ворота и ни души вокруг. А когда сознание возвращалось к нему, он видел либо полумрак комнаты, либо ярко освещённую отдельную палату, в которой лежал совершенно один.

С разрешения жены его перевезли в отдельный блок, предназначенный для умирающих. Долгое время он не мог понять, почему медперсонал почти совсем перестал с ним считаться. Медсёстры, как роботы, выполняли самую необходимую работу: меняли ему памперсы, подключали капельницы, привозили еду. Часто он вовсе не притрагивался к пище, и поднос с завтраком мог простоять около его койки до самого обеда, а обед – до ужина. Если он жаловался на боли, они кололи ему дополнительную дозу наркотических обезболивающих или ставили специальные наклейки, снимавшие боль. На все его жалобы, слёзы и грозные крики медсёстры теперь не обращали внимания, и от этого он злился ещё больше, но сделать ничего не мог. Адвокат никак не мог понять причину такой резкой перемены к нему. Но на самом деле всё объяснялось довольно просто: получив генеральную доверенность, жена сочла расходы на лечение мужа неоправданно высокими, и хотя и оставила его в престижной клинике, но перестала оплачивать дорогостоящий уход и лечение. «Вряд ли он когда-нибудь ещё поднимется со своей постели», – рассуждала она, – а нам ещё предстоит на что-то жить». То, что он уже не поднимется, понимали все, и уже не обращали внимания ни на его грозный голос, ни на властные нотки в интонации. Отменить доверенность у него уже не было сил. Жена предала его. «Дрянь! – вне себя от ярости думал он. – Она всем, абсолютно всем обязана мне, эта бездарь, ничтожество, шлюха! Чего ей не хватало? Я вытащил её из нищеты, она никогда не работала. Неблагодарная тварь!» И он плакал от собственного бессилия. А дочь, почему нежно любимая дочь отвернулась от него? Этого он никак не мог понять. Его дочь, о жизни которой он знал всё до мельчайших подробностей, которая советовалась с ним по любому поводу!.. «Где она?!» – в отчаянии думал он. Ведь он всю жизнь, несмотря на страшную занятость, всегда находил для неё время, решал все её проблемы, денег давал всегда столько, сколько она хотела. Первое время, когда болезнь только проявилась, дочь неотступно находилась возле него. Потом, когда его состояние резко ухудшилось, она появлялась редко, занятая своими семейными проблемами. Он просил её привести к нему внуков, и однажды она выполнила его просьбу. Внучка пришла навестить деда с букетом цветов, но, увидев старика, расплакалась и потом категорически отказывалась к нему приходить. На вопрос, почему она не привозит к нему внуков, дочка без обиняков объяснила, что не хочет травмировать их психику столь тяжёлым зрелищем.

Старшая дочь давно жила в Америке. С отцом у неё были сложные отношения. Она рано ушла из дома и с тех пор ни разу в этот дом не возвращалась. Узнав о болезни отца, она стала собираться домой, но всё никак не могла собраться: находились какие-то неотложные дела – то по работе, то по дому. Отношения с младшей сестрой у неё тоже не сложились. Но, когда пришла беда, она стала чаще разговаривать по телефону с сестрой. «Неужели ничего нельзя сделать?» – спрашивала старшая младшую. «Он всё равно умрёт», – спокойно отвечала младшая.

Во время нечастых и коротких визитов жены, всегда заботившейся о приличиях, он в бессильной злобе, срываясь на фальцет, кричал ей: «Я хочу умереть в собственном доме! Почему я не могу умереть в собственном доме?!» «Здесь тебе будет лучше», – отвечала жена. В бессильной ярости он ругался, а обессилев, снова впадал в забытье.

Под балконом палаты был прекрасный парк, и, если окно было открыто, до него доносились ароматы цветущих деревьев. Но сил встать со смертного одра уже не было. «Скорее бы смерть», – подумал он. «Чего ты ждёшь?!» – крикнул он вдруг, будто обращаясь к самой смерти. Он продолжал кричать, даже впав в забытье. Теперь она была совсем близко, и ему казалось, что он даже может разглядеть её лицо. «Я всего лишь исполнитель, – ответила смерть, – не я решаю, как и когда тебе умереть», – и старику казалось, что она улыбается ему. Боли были совершенно невыносимые, несмотря на все обезболивающие, и он кричал почти не переставая. Так прошло недели две, пока однажды ночью из его палаты не вывезли ссохшееся маленькое тельце. Из-под простыни торчал белый пушок волос, похожий на перья разделанной курицы, и от этого он казался особенно жалким. Это всё, что осталось от грозного адвоката.