Анжелика Габриелян - Место рождения: город Баку (сборник)

К третьему-четвёртому уроку я была в школе – в сухой одежде и с высушенными портфелем и учебниками.

…В «пруд» я свалилась зимой. На улицу на переменах нас не выпускали, только когда шёл снег, большая редкость для Баку и тем более для острова, и в очень сильный, штормовой, ветер – наш город звался «городом ветров»… В остальное время на перемены, даже зимой, мы беспрепятственно выбегали из здания без верхней одежды, в одной лишь форме. Будучи по натуре формалисткой, я никогда не выходила из дома без шапки, всегда послушно завязывала шарф и застёгивалась на все пуговицы – а как же иначе, ведь можно заболеть!.. Очень редко делала попытки сорвать с себя шапку, едва выйдя из подъезда, – я выходила из дома первой, а из нашего окна была видна остановка, откуда я ездила в школу. А в школе с той же естественностью и спокойствием выбегала вместе со всеми на переменах во двор – без шапки и пальто, и в этом же виде щеголяла в промежутках между школой и продлёнкой – ходила в гости к одноклассницам, жившим по соседству со школой.

Что меня надоумило в тот день одеть пальто, до сих пор удивляюсь. Длинное, тяжёлое светлое пальто я схватила в последний момент. Всем классом мы решили бежать на «пруд».

«Пруд» находился прямо за школьной оградой. Огромное болото периодически полностью пересыхало, а потом опять наводнялось. Там водились головастики, мы их зачерпывали в прибрежной воде вместе с водой. А в морозные дни вода покрывалась тончайшим слоем льда. Тогда мы собирали льдинки и бежали к котельной – «обтачивать» лёд.

Бежать по водянистому берегу «пруда» было весело: шла перемена, нас было много, и мы были детьми.

Перебрасываясь с подружками на бегу репликами, я услышала за спиной оклик – меня звали. Не поняв сходу, о чём мне хотел сказать Олежка, я обернулась, но спросить не успела – оказавшись в воде.

Перемена закончилась – для меня и нескольких девочек. Мы стояли в одном из уголков нашего огромного школьного двора: я ревела, а подружки чистили меня от грязи – болотной жижи, снимая её листьями и веточками.

Прозвенел звонок. В нерешительности одна за другой девочки потянулись к школе. Самой последней шла я – оставаться во дворе одной мне не хотелось.

– Так тебе и надо! – Людмила Петровна встречала нас у дверей. Хлёсткая реплика мгновенно расставила всё по своим местам: я перестала реветь, не заходя в класс, развернулась и ушла в трест – к маме.

Дальше всё шло как обычно: сушили меня, сушили и чистили пальто, за портфелем я пришла к концу занятий.

Больше всех моим историям удивлялся Митька: спустя какое-то время ему рассказали про лужу и показали её – после сильных дождей она всегда возникала, рассказали про «пруд».

Митька был упитанным, белым как сметана, красивым и с хитрецой. Больше всего его удивляло, как я могла свалиться в лужи, – ведь я была такой большой: на целых два года старше его!..

Пальто я недолюбливала, предпочитая им куртки.

Куртки были короче, а значит, удобней, но самое главное, карманы курток были больше и вместительней. В куртке было удобно гулять во дворе, залезать на забор, дерево, турник, кататься на качелях и играть в резинки и классики, спускаться по турнику-мостику – головой вниз, и незанятые чем-либо руки никогда не болтались: они находились в карманах.

Карманы курток были удобны для заполнения не только руками. В детсадовском возрасте в карманах чаще всего хранились кусочки разноцветной проволоки и красивые морские камешки. Из проволоки мы плели себе колечки, а камешек у каждой девочки был свой – для игры в классики: большой, плоский, тёмный, с любовью выбранный из многочисленных собратьев. По возвращении домой камешек мылся под краном с мылом и вытирался носовым платком.

К девяти-десяти годам содержимое моих карманов стало богаче и разнообразней. Это были перочинные ножики, самодельные фонарики – из батареек с крохотными лампочками и обязательно спички. Перочинные ножики были маленькими и тупыми, я их повытаскивала из папиного ящика с инструментами на кухне. Интерес к ножикам зародился у меня под Аниным влиянием. Папы у неё не было, но перочинные ножики в доме водились, и после первого же показа мне захотелось иметь такой же и у себя в кармане. А любовью, стойкой и длительной, к батарейкам с крохотными, прикреплёнными синей изолентой, лампочками меня заразила Настя Вторая. Мы учились вместе только первые три года. Настин уход в другую школу не стал препятствием к нашему общению: как минимум три раза в неделю мы виделись в музыкалке, а по воскресеньям бывали друг у друга. О таких руках, как у Насти, принято говорить «золотые». Из любой попавшей ей в руки ерундовины подружка пыталась что-то создать – и зачастую ей это удавалось. В Настиных карманах ещё водились кусочки кафеля. Но кафель меня не заинтересовал: тереть крохотные обломки об асфальт, стараясь придать им форму зверюшек или цветов, у меня терпения не хватало.

Чем и в какой момент меня заинтересовали спички, сейчас уже трудно вспомнить, но их пребывание в моих карманах тоже было достаточно длительным.

…В тот день нас отпустили с занятий пораньше. Погода была спокойной и пасмурной, а во дворе не было ни одной девочки. Зато там была целая куча мальчишек – из нашего же дома, с кем вместе росли. Мальчишкам были нужны спички – они собирались печь картошку.

Спички оказались только у меня. Стоя у разгорающегося костра, я мечтательно сказала:

– Почаще бы вожди умирали!

Меня пристыдил Амиль, на год старший меня, сын одинаково любящего морализаторство и загулы отца:

– Как тебе не стыдно!

Картошки мне не досталось – меня позвали домой.

А поздно вечером пошёл снег. На следующий день весь двор был по колено в снегу. Это было чудо – для Баку и тем более для нашего острова: обычно снег у нас таял гораздо быстрей, чем в городе. Картинка заснеженного двора до сих пор ассоциируется с деревней из сказки, где манная каша покрыла всю землю…

Домой мы убегали только менять промокшую в снегу одежду.

В тот день были похороны Андропова.

…Особняком стояли две мои находки. Первой была высохшая капелька смолы. Сосновую смолу мы любили собирать как в детсадовском, так и в школьном возрасте. Прозрачные душистые капельки собирались спичками в пустой спичечный коробок. Но, застывая, они почему-то темнели и теряли свою привлекательность. Этот кусочек смолы я нашла на земле. Он был размером с горошину, засохшим почти до остекленелости, ярко-жёлтым и душистым. Мне недолго пришлось носить смоляную горошинку в своём кармане: у меня попросила её Оксана. Она жила в другом конце квартала, была, как и наша Оксанка, на три-четыре года младше меня, разговаривала чуть хрипловатым голосом и очень мне нравилась. Отказать Оксане я не смогла – отдала горошину легко и позже не огорчалась своему порыву.