Дмитрий Босов - Жажда, жизнь и игра (сборник)

– Ты просто бесчувственный ублюдок, – бросила она ему, поспешно удаляясь прочь, навстречу неизвестности, которая уже вовсю маячила на краю полуденного горизонта.

Он лишь молча пожал плечами, ни на долю секунды не отрываясь от своего излюбленного занятия. Он только три минуты назад прошел семьсот двадцать второй уровень в мегакомпьютерной игре Plint, и уже пятый год вел ежедневные баталии с озлобленными монстрами, нежданно-негаданно вторгнувшимися в самое сердце Акрайи, виртуальной планеты унгурдов.

С тех пор дел было невпроворот, и он, сначала по шестнадцать, а потом и по двадцать часов в сутки, пропадал здесь, питаясь лишь консервами и всем тем, чем был забит стол, не переставая ни на секунду следить за событиями, разворачивающимися на экране.

Внезапно в нижнем правом углу мелькнул неожиданно открывшийся аудиофайл, и он, посчитав его частью периодически возникающей сопроводительной инструкции, позволил ему зазвучать в процессе своего яростного активирования пулеметной стрельбы посредством правой кнопки компьютерного джойстика. Но слова, которые он услышал, разрушили саму суть игровой эйфории:

«Когда-то давно я встретила и полюбила тебя, Кай. Я была готова идти на край света и спасать тебя из плена не только Снежной королевы, но и всех напастей вселенной. Но это было так давно и до тех пор, пока не появилась Игра.

Акрайя была создана ими, Союзом Корпоративных миров, для того, чтобы зомбировать тех, кто когда-либо был способен возмущаться несправедливостью устроения нашего нового процветающего мира всеобъемлющей консюмерности. И у них получилось. Миллионы людей буквально заболели игровой лихорадкой, не находя более ни желания, ни сил оторваться от обороны Акрайи. Годы я терпела и ждала, ждала и надеялась, надеялась и страдала от терпения и ожидания.

Но сегодня я неожиданно узнала, что в мире отныне упразднены государства, границы, страны и города. Игровой рефлекс разрушил все. Людям больше не интересна реальность. Она кажется им жалкой на фоне отретушированных проекций фигур и картин, занимающих виртуальное пространство. Нет больше нации, нет больше любви, нет больше чувств. Есть только Игра – и ничего более, ибо Союз Корпоративных миров также пал от рук своего же детища.

И лишь немногие находят в себе силы противостоять и сопротивляться игромании. И потому я ухожу, Кай. Я иду к ним, чтобы обрести, а не потерять себя здесь. Ведь как бы я не обманывала себя, тебя я потеряла давно. И Игра вряд ли вернет мне былое.

Прощай, Кай. Но если ты сможешь превозмочь свою одержимость, я оставлю тебе записку, как найти меня, в тайнике, недалеко от места нашей первой встречи. Твоя Герда».

Раздумье отняло почти полминуты – целую вечность для солдат Акрайи. Вскоре он уже вновь и вновь нажимал на кнопку, расстреливая в упор компьютерных зомби и мутантов-пришельцев, сидя в самом эпицентре глобальной мировой катастрофы и огромного мегаполиса, отныне лишенных языка шумных улиц и буйства жизни в красках. Планета, пережившая эпидемии, мировые войны и обещанные наивными пророками катаклизмы, не обнаружила даже и тени опасности в том, что фактически поставило ее цивилизации на колени.

Наступил страшный час экранного бога, требующего пожертвовать всем.

Кай только неловко дернул плечами. Какие-то записки ему были уже ни к чему, ведь он разучился читать и писать и почти уже не помнил, кто он. К тому же, впереди его ждал новый, семьсот двадцать третий, уровень. И пусть весь мир подождет!

Неудержимая жажда иссушала его жизнь. Годы шли своим чередом и казались длинной тянучкой, купленной ненароком в заштатной забегаловке. Последние пять лет были просто невыносимы. Бредовые будни потерянных в прошлом временных отрезков преследовали его повсюду, в особенности совершенно не оставляя в покое воспоминания, которые то и дело нещадно жалили его самолюбие. Что он сделал в жизни и чего добился? Его жизнь – никчемное существование и не более того – вот что он фиксировал изо дня в день, ревностно попрекая себя каждой бессмысленно потраченной минутой. Но толку было мало. Перемены не шли вслед за сетованиями – очевидность повседневности – и вскоре жизнь в очередной раз возвращалась на круги своя.

И чем больше жажда нереализованности нетерпеливо требовала своего, тем сильнее и разнузданнее его дразнила судьба, играя с ним, словно с куклой из папье-маше. Стоило ему лишь на миг приблизиться к своей цели, как неудержимый вихрь из неудач и бед тут же вмешивался в процесс, в конце концов разметав все то, что с таким трудом было создано.

Слезы давно бы уже текли по его щекам, но он не видел в них никакого смысла. И со временем дал себе зарок: никому и никогда не показывать степень собственной уязвимости. Только самые близкие знали, что его веселый безудержный смех в действительности был сродни отчаянию самоубийцы, бредущего по краю разверзнувшейся пропасти. Прошло немало лет, прежде чем он, устав с ожесточением биться в закрытые двери творчества и вдохновения, решил окончательно со всем завязать.

Но именно в те роковые для него мгновения случилось нечто. Он взял в руки старый карандаш и безукоризненно чистые листы, чтобы попрощаться навсегда со своими терпеливыми помощниками – письменными принадлежностями, которые были молчаливыми свидетелями его горделивых взлетов творческого Икара, неизменно оборачивающихся падением в объятья посредственности и вторичности, – и неожиданно написал то, чем действительно мог гордиться. С удивлением он осознал, что в этот раз ничто не помешало ему добиться желаемого. Сидя с завершенной рукописью в руках и недоумевая от происходящего, он вдруг неожиданно все понял.

Препятствия жизни и невзгоды прожитого, сонм бессонниц и трепет нереализованных мечтаний, горечь страданий и леденящая ярость бессилия – все они на самом деле были его поводырями и наставниками. И не будь их на его жизненном пути, не было бы и достигнутого, как без плоти и крови нет жизни ни для одного высокоразвитого живого существа.

А может быть, житейское море вновь забавлялось им, выдумав куда более изощренную игру, нежели прежде? Ему было уже все равно. Единожды утоливший жажду яркого света творчества, пусть лишь на миг осветившего непроглядную прежде тьму, отныне все игры воспринимает всерьез, объявляя саму серьезность нелепой игрой. И оставшиеся позади в его прошлом годы больше не казались ему чем-то никчемным и потерянным в новом свете развернувшихся во всей красе странных и поистине чудесных событий.

Было около шести часов вечера, но на улице стояла такая духота, что, казалось, на Земле вскоре воцарится ад. На небе не было видно облаков, и само оно напоминало бескрайнюю пустыню, широко раскинувшую свои свинцовые объятья между человеком и космосом.