Оля Ф. - Черникина и другие

– Ты в своем уме? – Мама Черникиной преградила путь сестре. – Галя, у меня овощи погибают, у меня закончились все банки!

– Вот и купи себе. Нечего у матери забирать последние.

– Их нет в продаже! – мама так громко крикнула это, что Черникина присела на коридорную тумбочку для обуви, даже не заметив этого.

– Меня это не волнует! – в ответ кричала Галя. – Ты собираешься забрать банки у родной матери! Что она будет использовать для закруток?!

– Да ты рехнулась, Галя! – мама Черникиной аж задохнулась от ярости. – Когда это наша мама закручивала банки?

Бабушка бесстрастно молчала.

Галя начала шипеть:

– Ах, не закручивала? А откуда же здесь эти банки?

– Это мои банки. Я соленья маме привозила всю зиму и весну.

В это время Галя встала на табуретку и попыталась отправить первую банку обратно, на антресоли, издевательски бросая в сторону мамы Черникиной:

– Хороша дочь, сама же привезла, и сама же отбираешь. Совесть твоя где, Ирина?

Мама не выдержала, подскочила к оставшимся в коридоре банкам и, обращаясь к Черникиной, крикнула:

– Складывай!

Черникина торопливо начала распутывать сетчатые клубки авосек.

– Не смей! – От Галиного крика у всех заложило уши. – Эти банки останутся здесь. Я тебе покажу, как заниматься самоуправством в доме моей матери.

– Как ты можешь, Галя? Ты приезжаешь сюда на две недели раз в год. Ты, может быть, хоть раз сделала ремонт в маминой квартире? Или ты думаешь, что он сам по себе делается? – Мама говорила злым, незнакомым голосом.

– Ты здесь жила, – парировала Галя, с ненавистью глядя на маму Черникиной.

Черникина посмотрела на бабушку. Она всё так же молчала, но Черникиной показалось, что глаза её стали весёлыми и неспокойными. Тут она вздохнула и сказала:

– Вот так вот, Галочка. Я тебе говорила, доченька.

Черникина от удивления открыла рот. Услышав это, мама Черникиной дёрнулась, как будто у неё что-то заболело, и внятно, медленно произнесла:

– Чтобы вы подавились этими паршивыми моими банками.

Потом мама взяла Черникину за руку, на прощанье саданув дверью со всей силы, и они стали спускаться по лестнице вниз.

Удивительно, но Черникиной вдруг стало жаль пыльных пузатых банок, которые будут всю их баночную жизнь пылиться на антресолях и никогда не узнают, что такое ароматный кипяток, льющийся в их горловину, что такое упругие бочки помидорок-близняшек, что такое пахнуть смородиной и зонтиками укропа.

– Мама, а давай вернёмся и всё-таки заберем банки, – сказала Черникина.

– Ни за что! – ответила мама и вдруг повеселела.

…А свои банки им отдала через день соседка Люда. У неё умерла свекровь, и она была рада избавиться от них.

– Вот спасибо-то! – говорила она, осторожно передавая банки Черникиной. – А то только место занимает барахло это.

В четвёртом классе вместе с Черникиной жил да был мальчик Саша Костинский. Он носил толстые очки, а когда его вызывали к доске, отвечал негромко и поправлял волнистые густые волосы.

Однажды Черникина не обнаружила его в классе. А спустя неделю, в день контрольной работы, в класс перед уроком вошла женщина. О чём-то переговорила с учительницей, получила из её рук лист с домашним заданием и, поблагодарив, вышла.

Класс с любопытством наблюдал. Учительница сказала:

– Только что приходила мама Саши Костинского. Он заболел, лежит сейчас в больнице. Но не хочет отставать от класса. – Она укоризненно обвела глазами тридцать восемь голов. – Поэтому я только что дала его маме список тех предметов, которые мы проходим.

После контрольной Черникина подошла к учительнице.

– А вы знаете, чем он болен?

– Ангиной, Черникина. – Учительница ставила галочки напротив присутствующих в журнале и головы не поднимала.

– А в какой больнице он лежит? – спрашивая, Черникина почему-то стала смотреть на совершенно пустую доску.

Учительница удивилась, оторвалась от журнала:

– В областной больнице он, в третьем отделении.

На следующий день после классного часа Черникина, перекрывая шум, напряжённо кричала:

– Давайте проведаем Сашу Костинского все вместе! В пятницу! Принесите по яблоку. Кто хочет!

Захотели немногие. Пять человек столпились под окнами больницы, утопая ногами в ровном, нетронутом снегу.

Они долго кричали на разные лады «Саша Костинский!», затем на четвёртом этаже показалось приплюснутое к холодному стеклу лицо. Саша растерянно улыбался. Он помахал рукой одноклассникам. Одноклассники помахали в ответ. Больше ничего не произошло.

…Большое зелёное яблоко Черникина съела сама в трамвае. Она была расстроена и сердита, но не понимала почему.

У Черникиной была бабушка, которой Черникина приходилась любимой внучкой.

Бабушка очень любила Черникину. Черникина твёрдо усвоила это, рассматривая фотографии, где бабушка купала её, держала на руках, катала в коляске и кормила кашей.

Кроме Черникиной, бабушка любила Юрия Гагарина. Пока Черникина не научилась читать, она думала, что это её дедушка в молодости, потому что в доме у бабушки не было других фотографий на стенах. И все книги в книжном шкафу были про Юрия Гагарина. Бабушка рассказывала Черникиной, что очень хотела стать лётчицей, но стала преподавателем в самолётном училище. Про дедушку бабушка никогда не рассказывала. Черникина догадалась, что он был военным лётчиком и её просто не хотят расстраивать.

Два раза в своей жизни Черникина помнила бабушку плачущей. Первый раз это случилось, когда Черникиной нужно было идти в первый класс. Накануне первого сентября бабушка усадила её на стул и показала какие-то документы.

– Что это? – спросила Черникина.

Тут вдруг бабушка расплескалась в слезах, стала даже подвывать, и Черникина испугалась очень. Из отрывистых слов бабушки Черникина поняла, что она никакая не Черникина, что у неё вовсе не тот папа, а другой, и если её спросят в школе, то она должна сказать, что «вопрос рассматривается». Ничего более непонятного и просто глупого Черникиной прежде не доводилось слышать. Первого сентября Черникина весь день ждала, когда же её, наконец, спросят, но никто так и не спросил, поэтому заученная фраза осталась невостребованной.

От напряжения Черникина даже не смогла расстроиться из-за пробора в волосах, который бабушка вечно делала похожим на лесную тропку, а не как мама, прямым и ровным.

Второй раз бабушкины слёзы поразили Черникину в четвёртом классе, когда из серванта была извлечена старая газета и бабушка, рыдая, не попадая пальцем в заголовок, начала рассказывать Черникиной про культ личности и каких-то предателей. Черникина поняла, что в этот раз документ не имеет к ней отношения, и слушала невнимательно, а потом даже перебила бабушку и, сказав, что она сейчас придет, убежала в туалет.