Оля Ф. - Черникина и другие

Ещё у бабушки всегда была квашеная капуста, из которой летом, зимой и осенью бабушка варила щи. Почему этот суп назывался «щи», Черникина не знала, в супе была только варёная квашеная капуста, и ей было непонятно, почему такое густое слово обозначает бабушкин суп.

Часто бабушка просила помочь ей. Тогда Черникиной выдавались акварельные краски и кисточка, и она разрисовывала блёклые места синим, красным и зелёным цветом на ковре с розами, который бабушка обычно закрывала старой простынёй, чтобы «краски не выгорали». Точно так же бабушка объясняла, почему она всегда накрывает покрывало на кровати ещё одним, очень ветхим и штопаным.

Когда Черникиной исполнилось пятнадцать лет, на празднование дня рождения пришли все родственники. Бабушка задерживалась, и её пришлось немного ждать. Черникина открыла дверь, бабушка извинилась, затем заняла своё место за праздничным столом. Черникина видела, как бабушка встала, она слышала, как бабушка поздравила её с днем рождения, пожелав быть хорошей девочкой и учиться на «отлично».

Перегнувшись через стол, бабушка крепко обняла Черникину, трижды поцеловала и протянула подарок. Черникина бы ничего не сообразила, но в этот момент она увидела мамины глаза, которые с ужасом и болью смотрели на пару нейлоновых чулок глиняного цвета за три рубля семьдесят копеек.

Если бы Черникину разбудило чудо и спросило тихим серебристым голосом: «Что ты хочешь сейчас, Черникина?», Черникина бы ответила: «Блокнотик». И спала бы дальше.

Куклы были ненастоящие, вещи мялись и пачкались, а вот блокнотики… Разные – с буквами алфавита и без, шершавые, гладкие, как поверхность молока, пухлые, из кожи, с иностранными буквами – их привозил дедушка после заграничных конференций, большие и маленькие.

Однажды Черникина даже порезала язык об обрез блокнотика. Лилась кровь. Объяснить, что она облизывала блокнот, было невозможно.

Черникиной нравилось в блокнотиках то, что они чистые. Писать она в них не могла и не хотела. Для этого были тетрадки. Если же блокнотику выпадала участь быть исписанным, то он выбирался из худших, непригодных для мечтаний.

Туда Черникина писала немного. Потом разочарованно выдирала страничку, но блокнотик был уже не тот.

Когда Черникина вдруг понимала, что хочет именно этот блокнотик, вот такой, которого у неё никогда не было, она начинала голодать мыслями. Копила деньги на мороженое, ходила его проведывать в «Канцелярские товары», не могла отлепиться взглядом от его неизвестности.

Свежесть белого листа блокнотика, его запах, его завершённость – перелистнул, и вот оно, опять начало, – будоражили Черникину и отвергали одновременно…

Блокнот. Нотблок. Так и есть.

Первая школа Черникиной была очень странной. В классе с нею учились Генрихи, Дитрихи, Нелли, Марты, а также Батыры, Айгули и Асланбеки. Дети не дружили. Учительницу звали Елизавета Ивановна Бурсаниде. Мама объяснила, что Елизавета Ивановна – гречанка.

Из детей с человеческими фамилиями и невредных в классе была только одна девочка, Таня Фёдорова. По имени её никто не называл, потому что она училась очень плохо. На уроках Фёдорова, сидящая впереди Черникиной, вместо того чтобы списывать с доски слова, вдруг ладонью проводила от затылка ко лбу, и все волосы, не заплетённые в косу, вставали дыбом. Это было очень смешно! Черникина прыскала. Ей делали замечание, а Фёдорову выгоняли из класса.

В школе был буфет. Там Черникина покупала коржик и стакан томатного сока. На переменах Черникина слонялась по коридору первого этажа, потому что на улице было очень жарко.

Вдоль стен бесконечными рядами стояли стеклянные ящики на ножках, в которых уродливые волосатые человечки, очень похожие на обезьян, разжигали костёр, прятались от мамонта, у всех были в руках дубинки. Больше всего Черникину занимало, что означают надписи «датируется» под кусками каких-то камней и костей. Дальше шли палочки или крестики, а потом «до н.э.».

Ещё Черникиной было ужасно интересно, кто такой Ю. О. Домбровский, потому что этот дядя и сделал всех человечков и мамонтов. Черникина бродила от одного конца коридора до другого, поскольку на второй этаж первоклашек не пускали, а во дворе дети часто переходили на языки, которых Черникина не понимала. Один был похож на язык лающих собак, а второй – на звуки, который издавал баран Яшка, когда не хотел идти домой. Черникина всегда кормила его, когда приходила к бабушке.

…Все это, до малейшей детали, Черникина вспомнила пятнадцать лет спустя, на экзамене по литературе советского периода, на который чуть не проспала благодаря дню рождения сокурсника. В билете было написано: «Ю. Домбровский «Факультет ненужных вещей». В голове у Черникиной что-то сверкнуло, и она попросила разрешения отвечать без подготовки.

В следующие три минуты Черникина выложила онемевшему преподавателю рассказ о просветительской деятельности Юрия Домбровского, его археологических реконструкциях, огромной роли этого человека в воспитании детей в период казахстанской ссылки. Опровергнуть её было невозможно: речь изобиловала фактами, в достоверности которых сомнений не было. «Достаточно. Пять. Давайте вашу зачётку», – сказал препод.

А «Факультет ненужных вещей» Черникина потом всё-таки прочла, как если бы эту книжку написал её очень близкий родственник.

На улице припекало, но скучно не было. Ирка Черных оглядела всех троих: Черникину, Чекменёву и Димку из шестьдесят четвёртой.

– А пойдёмте на свалку? – сказала Черных.

Свалка была то, куда нельзя. Мама объяснила, что этот огромный ров скоро закопают, а пока туда нельзя ни в коем случае, потому что там – инфекция.

– А чего делать будем? – спросил Димка, еле успевая за размашисто шагающей Иркой Черных.

– В больницу будем играть! – Ирка строго посмотрела на них.

Спускаясь вниз, к самому дну свалки, между огромного, опасного мусора они обнаружили множество прекрасных находок. Скелет дохлой кошки без глаз, но с червяками внутри. Чемодан с тяжёлыми пластинками. Много рваной обуви огромного размера. С собой решили ничего не брать. Спуск предстоял тяжёлый.

Дышать Черникиной не нравилось. Она попыталась не дышать, но скоро поняла, что либо блестящие звёздочки перед глазами, либо невкусный запах.

Добравшись до дна огромной земляной воронки, они убедились, что спрятались хорошо.

– Не, не видать нас! Отсюда и дома-то не разглядеть, – сказал Димка из шестьдесят четвёртой, обойдя всё кругом.

Черных принесла алюминиевую проволоку, бывшую раньше самодельным шампуром, и сказала, что это шприц. Ватой был старый поролон из валявшегося рядом дивана. В стеклянной банке из-под кабачковой икры смешали немного песка и травы. «Чтобы раны прижигать», – сказала Ирка. Её мать работала медсестрой.