Оля Ф. - Черникина и другие

Чекменёва нерешительно протянула кусок стекла размером с ладонь. «А это будет скальпель!» – Черных расположила всё на перевернутом ящике, который ужасно занозился, пока Черникина несла его.

Первым больным большинством голосов выбрали Димку. Он сначала стоял и не двигался, а потом лёг на землю рядом с ящиком, закрыл глаза и быстро сдёрнул трусы, как и велела Ирка Черных.

У Черникиной расширились зрачки, и она перестала дышать уже не по собственному хотению.

Все по очереди сделали Димке уколы, прижгли раны, насовали поролона в трусы.

– Следующий! – крикнула Черных, когда Димка встал с земли.

Чекменёвой лечили попу. Царапину стеклом сделала Черных. «Это чирей!» – сообщила она заплакавшей Чекменёвой. Черникина и Димка из шестьдесят четвёртой аккуратно посыпали попу Чекменёвой песком и приложили лопух на место, где была кровь. «Вытянет всё. Следующий!» – Черных повернулась к Черникиной.

Черникина, ни на кого не глядя, сдернула трусы до колен, легла на землю и стала смотреть в небо, где солнце из горячего оранжевого становилось чёрным, а потом опять оранжевым.

Черникина посмотрела на Ирку, чтобы понять, когда нужно будет зажмуриться, и вдруг увидела людей, бегущих к ним сверху. Это были враги. И это были родители.

…Мама опять и опять спрашивала завёрнутую после ванны в полотенце Черникину:

– Ты уверена? Ты точно всё помнишь? Может быть, ты что-нибудь забыла?

Черникина мотала головой.

Утром Черникину разбудили раньше обычного, выдали ненадёванные гольфы и повезли в республиканскую детскую больницу. Больница была так далеко, что Черникина успела два раза заснуть в автобусе и два раза проснуться.

– Никаких уколов не будет! – Тетенька врач взяла Черникину за руку и закрыла дверь в кабинет, где пахло чисто и холодно. Черникина удивилась, когда тетенька врач попросила её сделать то же самое, что и Ирка Черных. Лёжа на кушетке, Черникина думала о том, что в жизни всё повторяется.

Когда повеселевшая мама остановила такси, Черникина спросила:

– А как вы нас нашли? Мы же спрятались.

– Вы были видны с любой точки двора! – ответила мама.

«Вот оно что, – подумала Черникина. – Всё не так, как нам кажется…»

В такси что-то щёлкнуло и застучало. Они поехали на Наманганскую улицу, 63.

Больше всего на свете Черникина любила слушать разговоры взрослых. Она протирала тряпкой на палке рябое лицо линолеума, когда до неё донеслась фраза из разговора Татьяны Петровны и школьной библиотекарши.

– Совершенно нечего, – сказала библиотекарша.

Черникина отжала тряпку, стараясь не замочить белые манжеты на форме, которые пришивала сама накануне.

И вступила в беседу:

– Я согласна. В «Иностранке» ничего нет, кроме «Давай поженимся», «Звезда Востока» – там «Раковый корпус» Солженицына, читали? Необычно. «Родник» – Щербина мне понравилась. В «Современнике» – последний Нагибин.

Татьяна Петровна молчала. Библиотекарша спросила:

– А кто-нибудь следит за твоим чтением?

Черникина распахнула на неё свои миндалевидные глаза. Про то, что глаза у неё миндалевидные, ей сказала Татьяна Петровна, когда Черникина рисовала классную стенгазету для четвёртого «Б».

– У нас много журналов. Мама выписывает. Но ей не хватает времени, а я читаю.

…Черникина принесла в класс пустое ведро и сказала:

– Ну, я пошла?

Татьяна Петровна спросила:

– А что тебе понравилось у Апдайка?

Черникина подумала и ответила:

– Фраза про то, как у неё сжималось сердце, когда она видела его туго застёгнутую ширинку на джинсах.

Татьяна Петровна сказала:

– Иди, Черникина. До завтра.

Дядя Дима всегда расспрашивал Черникину о её здоровье и делах в школе.

– Барышня, – говорил он. – Ну-с, что приключилось сегодня?

Черникина знала, что если у них в гостях дядя Дима, то это не суббота и не воскресенье. Когда он приходил, мама становилась прозрачной от радости и совершенно не запрещала Черникиной всё время торчать на кухне, участвовать во взрослых разговорах и слушать песню Высоцкого про беду.

Черникина никогда не провожала дядю Диму до дверей. Она говорила ему «до свидания», а потом слушала, как в прихожей сначала становилось очень-очень тихо, а потом мама начинала греметь цепочкой.

Черникина знала: у дяди Димы – семья. И сын Алёша. В июне они оказались в одном пионерском лагере, в разных отрядах. Черникина всю смену тщательно следила за тем, чтобы случайно не оказаться в поле его зрения. Это оказалось легко, потому что Алёша сам строго соблюдал дистанцию.

Один раз в год, на мамин день рождения, дядя Дима приглашал её в ресторан. Черникина всегда дожидалась маминого возвращения. И если мама задерживалась, то Черникина каждые пять минут высовывалась с балкона, чтобы не пропустить в февральской метели два серых силуэта.

Однажды Черникина открыла дверь и увидела энергичную женщину с красивыми зелёными глазами. Обомлевшая Черникина плохо поняла, что она должна передать маме, потому что на женщине были точно такие же красные австрийские туфли, как у мамы. Черникина даже помнила, что они стоили шестьдесят пять рублей, потому что она вместе с мамой выбирала их на барахолке!

А потом дядя Дима долго не приходил в гости. Черникина не спрашивала маму, когда он придёт опять, потому что чувствовала, что мама сама не знает ответа.

Как-то Черникина вернулась с улицы и увидела на столе бутылку вина со страшным названием «Бычья кровь». А потом услышала:

– Ну-с, барышня, что с вами приключилось сегодня?

Черникина обрадовалась, но ещё больше удивилась. Потому что было воскресенье.

Расплетённая коса Черникиной из толстой чёрной блестящей селёдки в один момент превратилась в лаковое нефтяное озеро, стекавшее по спине до нижней части немецкого раздельного купальника, который был сначала тайной, а теперь и явной гордостью её. Отдёргивая попеременно ступни от острой, жгущейся гальки, она балансировала руками и торчащими в разные стороны, как у молодой козы, грудями.

Остановившись около своих, Черникина, пока с неё слетали струйки морской воды, с тоской смотрела на маму, дядю Витю, тётю Лиду, Серёжу, Виталика, братца своего Женю и сестрёнку Иру. Нет, не таким представлялся ей отдых в Туапсе. Семейство отпускало от себя Черникину не более чем на десять минут.

Привыкая к ощутимому давлению гальки под спиной, она устроилась на старом покрывале, которое ей пришлось тащить из дома. Черникина надела польские мамины очки, которые превращали её из девочки в девушку в одну секунду, вытянулась и начала дремать, нагреваясь от солнца и шума.

Поморгав и пощурившись, Черникина открыла адаптированные к очкам глаза и немедленно потребовала у мамы: